241

— Я знаю, мои слова не имеют никакого смысла. И вы со­вершенно правильно сердитесь. Однако даже если я дам вам какие-то наставления, от них в самом деле не будет никакой пользы. Больше того — это принесет вред. Вы сами должны одержать верх, своими силами.

— Получается как у первобытных людей, — проговорил я с улыбкой. — Получил удар — отвечай.

— Совершенно верно, — сказала Мальта Кано. — Именно так.

С этими словами она осторожно, точно забирала вещи, ос­тавшиеся после покойника, взяла сумку и водрузила на голо­ву свою красную клеенчатую шляпу. В ту же минуту меня ох­ватило какое-то неясное, но реально осязаемое чувство, будто в этот миг время закончило свой отсчет.

*

Мальта Кано распрощалась, и я остался в одиночестве. В го­лове звенела пустота — я понятия не имел, куда пойду и что буду делать, когда поднимусь из-за столика. Но не вечно же торчать в этом кафе? Просидев минут двадцать, я расплатился за троих и ушел. Эта парочка за себя так и не заплатила.

4. Необретенная благодать • Проститутка в мыслях

Дома я обнаружил в почтовом ящике толстый конверт с пись­мом от лейтенанта Мамия. На нем знакомым мне каллигра­фическим почерком черной тушью были выведены мое имя и адрес. Переодевшись и умывшись, я пошел на кухню. Выпив два стакана воды, перевел дух и распечатал письмо.

В конверте был десяток мелко исписанных авторучкой ли­стков тонкой почтовой бумаги. Я быстро перелистал их и за­сунул обратно. Прочесть такое длинное письмо мне было не под силу — я слишком устал и не мог сосредоточиться. Строч­ки сливались, составлявшие их иероглифы казались роем странных синих жучков. А в голове едва слышно звучал голос Нобору Ватая.

Я растянулся на диване и, отключившись, закрыл глаза. В мо­ем состоянии отключиться было совсем не трудно. Чтобы ни о чем не думать, надо размышлять обо всем понемножку. Чуть подумаешь о чем-нибудь — и сразу выбрасывай из головы.

Было уже пять часов вечера, когда я наконец решил прочи­тать письмо Мамия-сан. Сел на веранде, прислонившись спи­ной к столбу, и достал листки из конверта. Вся первая страница была исписана дежурными фразами: многословными пожела-

243

ниями хорошей погоды, благодарностями «за оказанный ему прием», проникновенными извинениями «за то, что утомил своим длинным и неинтересным рассказом». По части прили­чий Мамия-сан был большой мастер. Реликт, оставшийся с того времени, когда этикет был важной частью повседневной жиз­ни. Я пробежал глазами страницу и перешел к следующей.

«Извините за такое длинное предисловие, — писал лейте­нант Мамия. — Я позволил себе причинить Вам беспокойство этим письмом, чтобы Вы знали: все, что я рассказал Вам во время нашей недавней встречи, — не небылицы и не стари­ковские выдумки, а истинная правда, до самого последнего слова. Как Вы знаете, с тех пор как окончилась война, прошло уже много времени, а вместе с ним, само собой, меняется и человеческая память. Память и мысли стареют так же, как и люди. Однако есть воспоминания, которые никогда не старе­ют, и есть вещи, память о которых остается навсегда.

До нашей с Вами встречи я не рассказывал эту историю никому. Большинству людей она, наверное, покажется вздо­ром. Многие считают, что вещи, лежащие за пределами их понимания, — абсурд, на который не стоит обращать внима­ния. Как бы мне хотелось, чтобы моя история действительно была нелепым вымыслом! Все эти годы я жил надеждой на то, что она сотрется из памяти, как бред или сон. Сколько раз пытался убедить себя: это все фантазии, ничего на самом деле не было. Но как я ни старался задвинуть свои воспоминания подальше, они неизменно возвращались, становясь все более выпуклыми и четкими. Словно раковые клетки, они пустили корни в моем сознании, вгрызлись в мою плоть.