А то, что у него сейчас, — подделка. Потом приделали. С виду одинаковые, но если приглядеться, сразу заметно, что это не то.

Я собрался потрогать хвост, протянул было руку, но она, вильнув им, ускользнула от меня и, голая, вспрыгнула на один из столиков. На мою схватившую воздух ладонь с потолка кап­нула кровь — такая же алая, как шляпа Мальты Кано.

— Окада-сан! Ребенка Криты назвали Корсикой, — изрек­ла она со стола, резко махнув хвостом.

— Корсикой?

— «Человек — не остров в океане...» Помнишь? Вот какой ребеночек! — раздался откуда-то голос черного пса Усикавы. Ребенок Криты? Я проснулся весь мокрый от пота.

*

Уже давно я не видел ничего подобного. Сон — яркий, как на­яву, долгий и связный. И очень странный. Даже освободив­шись от него, я долго не мог унять громко колотившееся в груди сердце. Захотелось принять горячий душ, сменить пижа-

680

му. Шел второй час ночи, но сон как рукой сняло. Чтобы ус­покоиться, я отыскал в кухонном шкафчике бутылку бренди, стоявшую там с незапамятных времен, налил в стакан и выпил.

Потом направился в спальню посмотреть, нет ли там Мак­рели. Кот, свернувшись клубком, беззаботно дрых под одея­лом. Откинув одеяло, я внимательно ощупал кошачий хвост, силясь вспомнить, как он загибался раньше. Макрель с недо­вольным видом потянулся и снова уснул. Теперь я уже не мог с уверенностью сказать, какой хвост был у него в те времена, когда его звали Нобору Ватая, — этот же самый или какой-то другой. Зато хвост, который продемонстрировала мне во сне Мальта Кано, точь-в-точь походил на тот, что был у кота по кличке Нобору Ватая. Цвет, форма... все то же. Эта картина до сих пор стояла у меня перед глазами.

«Ребенка Криты зовут Корсика», — сказала во сне Мальта Кано.

*

Весь следующий день я не отходил далеко от дома. С утра заку­пил продукты в супермаркете на станции, приготовил на кухне ленч. Покормил кота крупными свежими сардинами. Потом решил после долгого перерыва сходить в муниципальный бас­сейн. Народу в бассейне было мало— наверное, потому, что приближался Новый год. Из динамиков под потолком лились рождественские мелодии. Я не спеша отмерил на дорожке ты­сячу метров, но решил не увлекаться — заболела нога. К Рожде­ству бассейн украсили, развесив по стенам всякую мишуру.

Дома в почтовом ящике я обнаружил необычно толстое письмо и сразу понял, от кого оно. Не нужно было смотреть на адрес отправителя. Никто больше не способен изобразить на конверте кистью такие красивые иероглифы, кроме лейте­нанта Мамия.

*

Лейтенант начал с извинений за долгое молчание и, как обыч­но, был необыкновенно вежлив и учтив, из-за чего мне сразу захотелось покаяться во всех грехах.

681

«Я все время собирался рассказать Вам дальше свою исто­рию, но разные дела мешали сесть за стол и взяться за перо. Так незаметно еще один год подошел к концу. Я все старею, один бог знает, когда меня настигнет смерть, поэтому больше откладывать это дело не могу. Боюсь, письмо получится длин­ное. Буду счастлив, если оно не слишком Вас утомит.

Прошлым летом, доставив Вам прощальный подарок от Хонды-сан, я долго рассказывал о том, что делал в Монголии, и теперь хотел бы продолжить свой рассказ. Позвольте поде­литься с Вами воспоминаниями. Вы спросите: почему в про­шлом году я не рассказал все до конца? Этому есть несколько причин. Во-первых, тогда история получилась бы слишком длинной. Не знаю, помните Вы или нет, Окада-сан, но у меня были неотложные дела и просто не хватило времени. И по­том, тогда я был не готов к тому, чтобы сказать всю правду.

Однако, покинув Ваш дом, я понял, что должен отбросить повседневные дела и честно открыть вам все до конца.

*