Что-то такое я упустил, что-то важное, где-то сделал ошибку, ко­торая все решила. Вот о чем мне хотелось подумать.

Мэй молчала. Я сглотнул слюну и продолжал:

— Не знаю, может, тебе не понять, но, поженившись шесть лет назад, мы с Кумико хотели вдвоем создать свой, совсем осо­бый мир. Это все равно что строить новый дом на пустом месте. Мы четко представляли, что нам нужно — не дворец, а просто место, чтобы укрыться от непогоды, место для нас двоих. Нам не надо было ничего лишнего. Поэтому все казалось так просто, легко. Тебе хотелось когда-нибудь уехать куда-нибудь, в новое место? Начать совершенно другую жизнь. Бывает у тебя так?

— Еще как бывает, — отозвалась Мэй. — У меня всю дорогу так.

— Вот чего мы хотели, когда поженились. Мне хотелось избавиться от себя прежнего. Да и Кумико тоже. В этом но­вом мире мы старались стать другими, найти в себе то, что пряталось глубоко внутри нас. Мы верили, что будем жить за­мечательно, в ладу с самими собой.

В потоке света, как показалось, Мэй пошевелилась. Я уло­вил это ее движение. Похоже, она ждала продолжения, но мне больше не хотелось говорить. В голове была пустота, и я устал

306

от собственного голоса, гулко звучавшего в бетонном мешке колодца.

— Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно.

— И что скажешь?

— Я же еще несовершеннолетняя и в семейной жизни не разбираюсь, — ответила она. — Уж не знаю, что думала твоя жена, когда стала крутить с другим, бросила тебя и сбежала. Но ты вроде с самого начала не в ту сторону поехал. Послу­шай, вот ты говоришь: «Ага! Теперь я начну строить новый мир», — или: «Буду делать из себя нового человека»... Что это значит? Ведь такое никому не под силу, я считаю. Можно сколько хочешь думать: какой, мол, я молодец, смог другим человеком сделаться. А поглядишь — за всем этим делом та же самая рожа; случись что — и пожалуйста: здрасьте, вот и мы! До тебя это не доходит. Ты вообще не от мира сего. И идея эта — переделать самого себя — тоже не от мира сего. Мне и то это понятно, Заводная Птица! А ты взрослый человек— и не поймешь. Вот в чем проблема-то. А теперь к тебе все это возвращается. Со всех сторон. И от мира, от которого ты из­бавиться хотел, и от твоей собственной натуры, которую со­бирался на помойку выбросить. Понял?

Я молчал, глядя в темноту, укутавшую мои ноги. Молчал, не зная, что сказать.

— Вот так, Заводная Птица! — спокойно сказала Мэй. — Давай думай. Думай. Думай.

С этими словами она снова плотно задвинула крышку ко­лодца.

*

Я вытянул из рюкзака фляжку, встряхнул ее — из темноты до­неслось слабое бульканье. Воды оставалось примерно с чет­верть. Я прислонил голову к стене и закрыл глаза. Права, на­верное, Мэй Касахара. Я и вправду не от мира сего. Откуда все пришло, туда все и уйдет. А я — лишь путь для самого себя, дорога, которую мне надо пройти.

«Мне и то это понятно, Заводная Птица! А ты взрослый че­ловек — и не поймешь».

11. Муки голода • Длинное письмо от Кумико • Вещая птица

Я несколько раз засыпал и просыпался. Такой сон — корот­кий, отрывистый и беспокойный — бывает, когда летишь на самолете. Стоит подкрасться настоящему глубокому сну, как неожиданно вздрагиваешь и просыпаешься; а проснуться пол­ностью тоже никак не можешь — вдруг, сам того не замечая, проваливаешься в сон. Этому не было конца. В отсутствие све­та время сделалось неустойчивым, как повозка с разболтан­ными колесами. Неловкая, неестественная поза не давала по­коя телу. Просыпаясь, я всякий раз проверял время на часах. Оно текло тяжело и неровно.

От нечего делать я взял фонарь и стал водить им туда-сюда, освещая землю под ногами, стенки колодца и крышку где-то в вышине. Все было то же — и земля, и стенки, и крышка. Тени от луча корчились, то раздуваясь, то съеживаясь. Когда это занятие надоело, я принялся долго и тщательно ощупывать свое лицо, каждую складку, стараясь заново разобраться в его

308