Даже вблизи она видела все как в тумане. Но нельзя же актрисе все время играть в очках. Контактные лин­зы тогда только-только появились, были не очень хорошими, и ими мало кто пользовался. Поэтому ей приходилось всегда тщательно изучать съемочную площадку, чтобы запомнить, сколько шагов надо сделать здесь и там, сколько пройти от стены до двери. В общем, она справлялась, ведь это были ста­рые фильмы «Сётику»* — простенькие семейные драмы. И вот как-то раз она, как обычно, осмотрела место съемок, убеди­лась, что все в порядке, и вернулась к себе в гримерную. А в это время молодой оператор, который был не в курсе дела, слегка передвинул декорации.

— Ой-ё-ёй!

— Короче, она оступилась, упала и после этого не смогла больше ходить. Потом, наверное из-за этого случая, стала еще

* Одна из крупнейших японских кинокомпаний.

141

быстрее терять зрение и почти ослепла. Так жалко ее — ведь была еще и молода, и красива. Ни о каких съемках, конечно, больше не могло быть и речи. Ей оставалось только сидеть дома. А тут еще служанка, которой она полностью доверяла, убежала с каким-то парнем, прихватив ее деньги. Выгребла все подчистую: банковские сбережения, акции. Всё! Ужасная история. И что, ты думаешь, она сделала?

— Судя по всему, все кончилось плохо.

— Еще бы, — сказал дядя. — Она налила в ванну воды, су­нула в нее голову и захлебнулась. Сам понимаешь, какую волю надо иметь, чтобы так умереть.

— Мрачная история.

— Уж куда мрачнее. Вскоре после этого дом купил Мияваки. Место ведь очень хорошее: окрестности замечательные, много солнца, участок большой. Он всем нравился, кто бы его ни смотрел. Но Мияваки тоже слыхал мрачные истории о пре­жних обитателях. Он снес его вместе с фундаментом и поста­вил на том месте новый. Приходили даже синтоистские свя­щенники изгонять злых духов. Но, похоже, все без толку. Кто бы там ни жил, ничего путного не получается. Бывают на зем­ле такие места. Так что мне и задаром этого дома не надо.

*

Вернувшись с покупками из супермаркета, я подготовил все к ужину. Сложил белье для стирки, убрал его в корзину. Приготовил кофе. День выдался тихий — телефон молчал. Я растя­нулся на диване и читал какую-то книжку. Никто мне не ме­шал. Время от времени в саду раздавался крик Заводной Пти­цы. Больше ничто не нарушало тишину.

В четыре часа позвонили в дверь. Почтальон со словами: «Вам заказное письмо» вручил мне толстый конверт. Я распи­сался в получении.

На конверте из великолепной рисовой бумаги черными иероглифами, причем кистью, были выведены мои фамилия и адрес. На оборотной стороне значился отправитель — Токутаро Мамия, префектура Хиросима, ну и так далее. Ни имя, ни адрес мне абсолютно ничего не говорили. Судя по тому, как он вла­дел кистью, господин Мамия был человеком в возрасте.

142

Присев на диван, я вскрыл конверт ножницами. Само пись­мо тоже было написано кистью, на старой рисовой бумаге, великолепным легким почерком образованного и воспитан­ного человека. Мне явно недоставало этих качеств, поэтому я с трудом разобрал содержание послания. Его стиль соответ­ствовал почерку — был старомодным и почтительным. Через некоторое время мне все-таки удалось расшифровать напи­санное. Автор письма извещал меня о том, что две недели назад в своем доме в Мэгуро от сердечного приступа скончался про­рицатель Хонда-сан, с которым мы с Кумико когда-то были зна­комы. Он жил один и, по словам врачей, умер быстро и не осо­бенно мучился. Хоть в этом несчастному повезло. Утром его обнаружила прислуга, которая пришла прибрать в доме. Хон­да-сан сидел, уткнувшись лицом в низенький столик, под кото­рым был устроен котацу. Токутаро Мамия служил лейтенантом в Маньчжурии, и случайно ему довелось делить тяготы войны с унтер-офицером Оиси Хондой. От имени родственников по­койного, во исполнение его последней воли, он взял на себя раздачу прощальных подарков*. Хонда-сан оставил инструк­ции, расписанные до мельчайших деталей.

«Судя по его подробному и обстоятельному завещанию, он предчувствовал скорую кончину.