И хотя она не слышала от него ни слова, уже само общение с сыном действовало нео­бычно — успокаивало ее. «Я не одинока, не беспомощна».

«Странно, — думала Мускатный Орех. — Я исцеляю других людей. Корица исцеляет меня. А кто же исцеляет Корицу? Неужели он — вроде "черной дыры"? Один поглощает все го­рести и страдания, все одиночество?»

Только однажды Мускатный Орех попробовала понять, что творится в душе сына, положив руку ему на лоб, как она дела­ла со своими клиентами, но ладонь ничего не ощутила.

Мускатный Орех начала все чаще думать о том, чтобы оста­вить «практику». «У меня уже не так много сил. Если я и даль­ше буду этим заниматься — потеряю последние. Сожгу себя без остатка». Однако люди очень нуждались в ее «примерках», и она не могла просто так, ради собственного удобства, бро­сить клиентов.

*

И вот в тот год, летом, Мускатный Орех отыскала себе замену. Она поняла это сразу, как только увидела родимое пятно на лице парня, сидевшего на скамейке перед зданием в Синдзюку.

19. Глупая дочь жабообразных родителей (Рассуждения Мэй Касахары. Часть 5)

«Привет, Заводная Птица!

Сейчас полтретьего ночи. Мои соседки спят как убитые, а мне что-то не спится. Сижу и пишу. Сказать по правде, бес­сонная ночь для меня — такая же редкость, как борец сумо в беретике. Обычно подходит время — и я сразу вырубаюсь, а когда вставать надо, так же просыпаюсь, сама. Будильник есть, но я им почти не пользуюсь. Хотя иногда просыпаюсь посре­ди ночи и не могу спать — хоть тресни.

Буду сидеть за столом и писать, пока спать не захочется. Может, хоть так засну. Так что не знаю, какое письмо вый­дет — длинное, короткое... Да у меня всегда так, не только сей­час. Не знаю, что получится, пока до конца не допишу.

*

Я вот что подумала. Как живет большинство людей? Думают, что жизнь и мир, в котором они живут, в основном, от начала до конца, устроены логично и последовательно (или, по край­ней мере, им кажется, что так должно быть). Бывают и исклю­чения, конечно, но мне часто приходит в голову эта мысль, стоит только с соседками поболтать. Вот, например, случи­лось что-то — для общества важное или для какого-нибудь

574

человека, — люди говорят: "Это произошло потому-то и по­тому-то". И почти всегда все соглашаются: "Ах, вот оно что? Ясное дело". Ясное-то оно, может, и ясное, да вот что непо­нятно. "Было так, теперь станет этак" — это же ничего не объясняет. Разве нет? То же самое бывает, когда готовишь тяванмуси* в микроволновке. Ставишь в нее горшок, нажи­маешь кнопку, дзинь! — открываешь крышку и еда готова. А что происходит в промежутке между включением печки и этим самым "дзинь"? Что творится там, под крышкой? Никто не знает. Вдруг тяванмуси, пока никто не видит, в темноте превращается сначала в макаронную запеканку, а потом об­ратно тяванмуси получается? Мы думаем, что раз поставили в микроволновку тяванмуси, значит, само собой, прозвенит зво­ночек — и вот вам, пожалста, — тяванмуси. Но по-моему, это всего-навсего предположение. Мне, к примеру, было бы лег­че, если бы я открыла крышку, а в горшке — макаронная за­пеканка. Удивилась бы, конечно, но, наверное, и полегчало бы от этого. Во всяком случае, я б не сильно расстроилась, потому что такой вариант мне в каком-то смысле кажется го­раздо правдоподобнее.

Спросишь: почему? Трудно объяснить логикой, словами, но возьмем, например, мою жизнь, как у меня дела идут. "Пос­ледовательностью" и не пахнет. Во-первых, полная загадка, как у таких скучных, жабообразных родителей родилась такая дочь, как я. Вот уж загадка! Странно о себе такое говорить, но я честнее, чем отец и мать, вместе взятые. Я не хвастаюсь, прав­да. Не хочу сказать, что я лучше их, — просто честнее. Если б ты их видел, Заводная Птица, то обязательно бы понял, что я имею в виду. Они верят, что мир устроен логично и последо­вательно, и все в нем можно объяснить, как в плане выстав­ленного на продажу нового дорогого дома. Им кажется, что все нужно делать только логично и последовательно — и все будет замечательно.