И с каждым днем она все прибывает и прибывает. Нельзя этого не видеть. Вы, похоже, его не любите. Наверное, есть причины, я не знаю, но это не страшно. Сейчас вопрос не в том, нравится или не нравится. Поймите!

— Если у Нобору Ватая такое влияние, почему он не нада­вит на этот журнал, чтобы там таких статей не печатали? Так проще будет.

Усикава хохотнул и опять глубоко затянулся сигаретой.

— Эх, Окада-сан, Окада-сан! Зачем вы противозаконные вещи говорите? Мы же с вами в Японии живем. Такая демок-

543

ратическая страна. Так? Это не какая-нибудь диктатура, где одни банановые плантации и футбольные поля. У нас зару­бить статью в журнале не так просто, сколько бы влияния у политика ни было. Слишком опасно. Даже если удастся их как-нибудь обработать, все равно недовольные останутся. Может получиться наоборот — только лишнее внимание при­влечешь. На рожон лезть не надо. В таких делах грубые мето­ды не годятся. Честное слово!

И еще. Между нами говоря, Окада-сан, здесь могут быть замешаны такие крутые типы, что вы о них и знать не знаете. Тогда это будет касаться уже не только Ватая-сэнсэя. Это уже совсем другое дело будет. Ситуация прямо как с зубным вра­чом. Сейчас еще поможет, так сказать, местная анестезия. Поэтому никто особенно не жалуется. Но скоро бормашина дойдет до живого нерва, и тогда кое-кто в кресле подпрыгнет. А кое-кто может всерьез рассердиться. Понимаете, о чем я тол­кую? Я не угрожаю, Окада-сан, не подумайте, но послушайте Усикаву: вы, сами того не ведая, влезаете в серьезную заваруху.

Он, похоже, сказал все, что хотел.

— Вы намекаете, что мне лучше уступить, пока со мной ничего не случилось? — спросил я. Усикава кивнул.

— Окада-сан, это все равно, что в мяч играть на скорост­ном шоссе. Весьма опасное занятие.

— Да и для Нобору Ватая беспокойство. Поэтому, если я выйду из игры, он свяжет меня с Кумико? Последовал еще один кивок.

— Ну, в общем так.

Я хлебнул еще пива и сказал:

— Во-первых, я собираюсь вернуть Кумико сам, своими силами и в помощи Нобору Ватая не нуждаюсь. Мне от него ничего не нужно. Я и в самом деле не люблю его. Но вы правы: проблема не в том, кто кого любит, а кто кого — нет. Все нача­лось раньше. Дело в том, что во мне все восстает против самого его существования. Сделки с ним не будет. Так и передайте. И еще одно. Прошу больше не появляться здесь без моего ве­дома. Это все-таки мой дом. Не холл гостиницы и не зал ожи­дания на вокзале.

544

Усикава прищурился и посмотрел на меня поверх очков. Глаза его смотрели в одну точку и по-прежнему не выражали никаких эмоций. Нет, какое-то выражение в них все-таки было, но его, казалось, слепили на время, специально к этому случаю. Усикава поднял кверху непропорционально большую ладонь правой руки, будто проверяя, нет ли дождя.

— Все понятно! — проговорил он. — Я с самого начала ду­мал, что это будет нелегко, поэтому ваш ответ меня не особен­но удивил. Меня вообще трудно удивить. Я вас понимаю, и хорошо, что разговор у нас вышел откровенный, без уверток, просто «да» или «нет». Чем проще, тем понятнее. А то, знаете, как бывает: так с ответом закрутят, что и не поймешь — то ли белое, то ли черное. А я кто? Голубь почтовый. Язык слома­ешь, пока объяснишь, о чем разговор-то был. Сколько хочешь таких случаев! Я не жалуюсь, но разве можно человеку каж­дый день загадки загадывать? Такая работа во вред здоровью, скажу я вам. Не заметишь, как станешь занудой от такой жиз­ни. Понимаете, Окада-сан? Подозрительным делаешься, во всем видишь подвох, перестаешь верить в простые и понят­ные вещи. Страшное дело! Уж поверьте.