И вообще все эти люди, похоже, собра­лись здесь случайно и просто внимательно и молча наблюдали за тем, что происходило на телеэкране. Никто ни разу не обме­нялся репликами, не взглянул на соседа, не кивнул.

Со своего места в отдалении я не отводил от телевизора глаз. Шли новости. Так, ничего интересного — где-то открыли но­вую дорогу, и губернатор перерезает ленточку; в поступивших в торговую сеть детских цветных карандашах нашли какие-то вредные вещества и решили изъять карандаши из продажи; в Асахикаве прошел сильный снегопад, из-за плохой видимос­ти и обледенения туристический автобус столкнулся с грузо­виком, водитель грузовика погиб, несколько туристов, ехав­ших на отдых на горячие источники, получили травмы. Диктор спокойно зачитывал эти сообщения по порядку, как будто рас­кладывал перед собой карточки с цифрами. Мне вспомнился телевизор в доме прорицателя Хонды, всегда включенный на «Эн-эйч-кей».

Мелькавшие в новостях кадры и образы казались необы­чайно живыми и яркими и в то же время — совершенно нере­альными. Мне жаль было тридцатисемилетнего водителя гру-

719

зовика, погибшего в этой катастрофе. Никто не пожелает себе такой смерти — в засыпанной снегом Асахикаве корчиться в агонии от невыносимой боли в разорванных внутренностях. Но я не был знаком с этим водителем, а он не знал о моем существовании, поэтому мои жалость и сострадание не отно­сились лично к нему. Я сочувствовал не ему, а просто челове­ку, которого вдруг настигла такая ужасная смерть. В этой обы­денности сочетались реальность — и в то же время полное ее отсутствие. Отвлекшись от телевизора, я еще раз оглядел про­сторный, пустынный вестибюль, однако взгляд так ни на чем и не остановился. Персонала не видно, маленький бар еще не открыт. Интерьер оживляла лишь большая картина на стене, изображавшая какую-то гору.

Снова обернувшись к телевизору, я увидел крупным пла­ном знакомое лицо. Нобору Ватая. Я выпрямился на стуле и напряг слух. С Нобору Ватая что-то случилось. Но что? Я про­пустил начало. Вместо фотографии на экране возник репор­тер. В пальто и галстуке, он стоял с микрофоном в руке перед входом в какое-то большое здание.

— ...был доставлен в больницу Токийского женского меди­цинского университета и помещен в отделение интенсивной терапии. Известно лишь, что у него проломлен череп, он на­ходится в тяжелом состоянии, без сознания. На вопрос, пред­ставляет ли полученная травма угрозу для жизни, врачи не могут сейчас сказать ничего определенного. Подробная ин­формация о его состоянии здоровья будет сообщена позже. Больница Токийского женского медицинского университета, центральный вход...

Камера вернулась в телестудию. Глядя в объектив, диктор стал зачитывать листок, который ему поднесли:

— Депутат палаты представителей Нобору Ватая стал жерт­вой хулиганского нападения и получил тяжелую травму. Со­гласно только что поступившей информации, сегодня в поло­вике двенадцатого утра в офис депутата в столичном районе Минато во время его встречи с посетителями вошел молодой мужчина. Он несколько раз сильно ударил господина Ватая по голове бейсбольной битой... — (На экране появилось фото

720

здания, где размещается офис Нобору Ватая.) — ...и нанес ему тяжелую травму. Мужчина представился посетителем и про­нес биту в офис в длинном футляре, в каких обычно носят чертежи. По свидетельству очевидцев, он набросился на гос­подина Ватая, не сказав ни слова. — (Показали помещение, где было совершено преступление. На полу валялся перевер­нутый стул, рядом — лужа черной крови.) — Все произошло так неожиданно, что ни депутат, ни находившиеся в это время в офисе люди не смогли оказать сопротивления. Убедившись, что господин Ватая потерял сознание, нападавший покинул место преступления, унеся с собой биту. Очевидцы говорят, что он был одет в темно-синее полупальто и шерстяную лыж­ную шапочку такого же цвета; на глазах темные солнечные очки. Рост — около 175 сантиметров, на лице с правой сторо­ны что-то вроде родимого пятна, возраст — порядка тридцати лет.