Иногда, как летом, я перелезал через стенку в саду и по нашей извилистой дорожке шел к месту, где прежде стоял брошен­ный дом Мияваки. В коротком пальто и намотанном до под­бородка шарфе шагал по иссохшей за зиму траве; ледяной ветер налетал порывами, нетерпеливо гудел в проводах. Дом Мияваки разобрали до последнего гвоздя, и теперь это место окружал высокий дощатый забор. Через щели я заглядывал на участок, но смотреть там было не на что. Не осталось ниче-

445

го — ни дома, ни плиток дорожки, ни колодца, ни деревьев, ни телеантенны, ни статуи птицы. Только плоский клочок холодной, черной, плотно утрамбованной гусеницами буль­дозера земли, из которой торчало несколько засохших сорня­ков. Не верилось, что раньше здесь был глубокий колодец и что меня угораздило в него забраться.

Опершись о забор, я взглянул на дом Мэй Касахары, на ее окно. Ее здесь больше нет. Больше не выйдет и не скажет: «Привет, Заводная Птица!»

*

Как-то днем, в середине февраля, когда стоял жуткий холод, я решил наведаться в риэлторскую контору «Сэтагая дайити», о которой говорил мне дядя. Она находилась рядом со станцией. Войдя, я увидел сотрудницу, женщину средних лет. У входа стояли в ряд несколько столов, но за ними никого не было — маклеры, похоже, разошлись по своим делам. Посередине стоял большой газовый обогреватель, излучавший ярко-крас­ное тепло. В крошечной приемной у задней стены в одиноче­стве сидел на диване невысокий старичок и с увлечением чи­тал газету. Когда я поинтересовался у женщины, на месте ли господин Итикава, старичок повернулся ко мне и произнес:

— Я Итикава. Чем могу?

Я назвал дядино имя и сообщил, что прихожусь ему пле­мянником и живу сейчас в принадлежащем ему доме.

— А-а, понятно. Вы племянник Цурута-сан. — С этими сло­вами старичок отложил газету и, сложив очки, засунул их в карман. Потом скользнул взглядом по моему лицу и фигуре. Какое впечатление у него осталось от этого осмотра, я так и не понял. — Проходите, проходите! Чаю выпьете?

Я попросил его не беспокоиться, но старичок то ли не рас­слышал, то ли просто проигнорировал мои слова и попросил сотрудницу приготовить чай. Много времени это не заняло, и скоро мы сидели в приемной друг против друга и пили чай. Обогреватель выключили, в комнате становилось прохладно. На стене висела подробная карта застройки района, испещ­ренная пометками карандашом и фломастером. Рядом — ка-

446

лендарь какого-то банка с репродукцией известной картины Ван Гога с мостом.

— Как Цурута-сан поживает? Как он, здоров? — глотнув чаю, поинтересовался старичок.

— По-моему, у него все в порядке. Как всегда, весь в делах. Я сам с ним редко вижусь, — ответил я.

— Рад за него, рад. Сколько же лет прошло? Кажется, так давно мы с ним в последний раз встречались, — говорил ста­ричок. Достав из кармана пиджака сигарету, он вынул спичку, примерился и решительно чиркнул о коробок. — Это я посо­ветовал вашему дяде купить дом, где вы сейчас живете, а по­том долго сдавал его жильцам по его поручению. Это замеча­тельно, что Цурута-сан не сидит без дела.

У самого старика Итикавы забот, похоже, было немного. Он, должно быть, наполовину отошел от бизнеса и появлялся в конторе только по делам старых клиентов.

— Как вам дом? Может, что-то не так?

— Нет-нет. С домом все в порядке. Старик кивнул.

— Это хорошо. Дом в самом деле хороший. Может, маловат немножко, зато удобный. Кто раньше там жил, все были до­вольны, все у них было хорошо. А у вас как?

— Да ничего, — сказал я и подумал про себя: «Жив, по край­ней мере, и на том спасибо». — Хочу у вас спросить кое-что, Итикава-сан. Дядя говорит, о земельных сделках в нашем рай­оне лучше вас никто не знает.

— Уж в чем в чем, а в этом я дока, — посмеиваясь, заявил старик. — Все-таки почти сорок лет вожусь здесь с недвижи­мостью.

— Я о доме Мияваки. Это тот, что стоял за нашим. Там те­перь ничего нет, пустой участок.

— Знаю, знаю, — поджав губы, сказал Итикава-сан с таким видом, словно копался где-то на задворках памяти.