Я плюнул на все и на некоторое время застыл в темноте.

Сколько я так пролежал — не знаю. Наконец мало-помалу чувствительность стала возвращаться, а вместе с ней, конеч­но, пришла и боль. Очень сильная боль. Скорее всего я сло­мал ноги. Еще, похоже, вывихнул, а то и сломал плечо.

Я лежал в той же позе, пытаясь перетерпеть боль. По ще­кам сами собой текли слезы. Я плакал от боли, а еще боль­ше — от безысходности. Вам, наверное, трудно представить, что это такое — оказаться одному в пустыне где-то на краю света, на дне глубокого колодца, в кромешной тьме, наедине с пронзительной болью. Какое одиночество, какое отчаяние меня охватило! Я начал даже жалеть о том, что тот сержант меня не пристрелил. Тогда хотя бы монголы знали о моей смер­ти. Атак придется пропадать здесь в полном одиночестве, и никому до этого не будет дела. Такая вот тихая смерть.

Время от времени до меня доносился шум ветра. Когда он пролетал над землей, в колодец проникал странный, загадоч-

196

ный звук — казалось, где-то далеко-далеко женщина оплаки­вала кого-то. То неведомое далекое пространство соединялось с моим миром узким коридором, через который время от вре­мени и доходил до меня этот голос. А я оставался один на один с могильной тишиной и мраком.

Пересиливая боль, я осторожно ощупал вокруг себя землю. Дно было ровное и неширокое — примерно метр шестьдесят — метр семьдесят в окружности. Скользившая по земле рука вдруг наткнулась на что-то острое и твердое. Инстинктивно отдер­нув руку, я еще раз медленно и осторожно потянулся к тому месту, и пальцы снова коснулись этого твердого предмета. Сначала я подумал, что это ветка, но оказалось — кости. Не человеческие, а какого-то небольшого зверька. Они были раз­бросаны по земле — может, уже долго здесь лежали, а может, разлетелись в стороны, когда я на них свалился. Больше ниче­го, кроме сухого и мелкого песка, в колодце не нашлось.

Я провел рукой по стенке. Ее сложили из небольших плос­ких камней. Днем земля в степи сильно нагревалась, но в это подземелье жара не проникала, и камни были холодны как лед. Приложив руку к стенке, я стал ощупывать щели между камнями в надежде выбраться, если удастся отыскать, куда можно поставить ногу. Но щели были слишком узкие, и в моем плачевном состоянии нечего было и мечтать о том, чтобы вы­лезти наружу. Напрягая силы, я приподнялся, волоча тело, и прислонился к стенке. При каждом движении в плечо и ногу, казалось, впивались десятки толстых шипов. А при вдохе было ощущение, что тело вот-вот разорвется на части. Дотронулся до плеча — оно распухло и горело.

*

Сколько времени прошло после этого — не знаю. И тут вдруг случилось нечто совершенно необыкновенное. Колодец оза­рило солнце, посетившее его словно откровение. В тот же миг я сразу увидел все вокруг. Ослепительный свет заливал коло­дец. Водопад света. От его сверкающей белизны перехватыва­ло дыхание — я едва слышал. Тьма и холод моментально ра­створились, и мое голое тело ласкали теплые нежные лучи.

197

Казалось, своим сиянием солнце благословило даже скрутив­шую меня боль, озарило теплом разбросанные рядом кости, и на эти зловещие останки я уже был готов смотреть как на товарища по несчастью. Я смог как следует разглядеть свой каменный мешок и на свету успел даже забыть об ужасе слу­чившегося, о боли и отчаянии. Ошеломленный, я сидел, по­грузившись в сияние. Но чудо продолжалось недолго. Свет пропал в один миг — так же неожиданно, как и появился, и тьма вновь заполнила все вокруг. Все длилось всего несколько мгновений. Наверное, секунд десять — пятнадцать. Угол, вид­но, был такой, что в колодец сразу падала вся дневная порция солнечных лучей, достигавших дна этой глубокой ямы. Водо­пад света иссяк, не дав мне толком понять, что произошло.