Я проснулся от металлического клацанья предохранителя. Ни один солдат на войне не пропустит этот звук мимо ушей, даже если крепко спит. Это особый звук, тяжелый и холодный, как сама смерть. Почти инстинктивно я протянул руку к браунин­гу, лежавшему у изголовья, и тут же получил удар сапогом в висок, от которого у меня на миг потемнело в глазах. Переведя дух, я чуть приоткрыл глаза и разглядел человека, который, судя по всему, меня ударил. Он нагнулся и взял мой браунинг. Я мед­ленно приподнял голову — прямо в лицо уставились дула двух винтовок. За ними маячили фигуры двух солдат-монголов.

Заснул я в палатке, но теперь она исчезла, будто по манове­нию волшебной палочки, и над головой было развернуто усы­панное звездами небо. Еще один солдат наставил автомат в го­лову лежавшего рядом со мной Ямамото. Тот лежал тихо — может быть, думал, что сопротивляться не имеет смысла, или берег силы. На солдатах были длинные полушубки и военные шапки-шлемы. Двое светили на нас большими карманными фонарями. В первые минуты я толком не мог понять, что слу­чилось. Наверное, потому, что спал очень крепко и шок от того, что увидел, оказался слишком сильным. Но, посмотрев на мон­голов и лицо Ямамото, я наконец осознал: нашу палатку обна­ружили раньше, чем мы стали переправляться через реку.

181

Следующей мыслью было: что с Хондой и Хамано? Я осто­рожно повернул голову, чтобы оглядеться вокруг, но больше никого не увидел. Или монголы их уже убили, или им удалось бежать.

Похоже, это были солдаты из того самого дозора, что мы заметили на переправе. Несколько человек, вооруженных руч­ным пулеметом и винтовками. Командовал ими дюжий сер­жант, у него одного на ногах были настоящие сапоги. Как раз этот тип и заехал мне по голове. Наклонившись, он поднял лежавшую около Ямамото кожаную сумку, открыл ее и загля­нул внутрь. Потом перевернул и стал трясти. К моему удивле­нию, на землю выпала лишь пачка сигарет, хотя я своими гла­зами видел, как Ямамото клал туда бумаги: достал из седельного мешка, переложил в сумку и бросил ее у изголо­вья. Ямамото, как всегда, старался сохранять хладнокровие, однако я заметил, что выражение его лица вдруг изменилось. Видно, он тоже понятия не имел, куда исчезли документы. Но в любом случае для Ямамото это было то, что нужно. Ведь, как он сам говорил, наша наиглавнейшая задача заключалась в том, чтобы эти документы не попали к врагу.

Солдаты перевернули вверх дном все наши вещи и обша­рили их самым тщательным образом. Но ничего стоящего не нашли. Тогда нас заставили снять всю одежду и проверили содержимое карманов — одного за другим. Тыкали штыками в одежду и вещевые мешки, однако документов нигде не было. Выгребли сигареты, авторучки, кошельки, блокноты, часы, распихали добычу по карманам. Забрали нашу обувь, переме­рив предварительно по очереди и выбрав, что подходило по размеру. Дележ сопровождался довольно громкой перебран­кой. Сержант взирал на все это с отсутствующим видом. Ви­димо, в Монголии присвоение личных вещей пленных или погибших солдат противника было в порядке вещей.. Сам сер­жант взял только часы Ямамото, предоставив солдатам раз­бираться с остальным имуществом. Наше снаряжение — пи­столеты, боеприпасы, карты, компасы и бинокли — сложили в матерчатый мешок, наверное, чтобы отправить в Улан-Ба­тор, в штаб.

182

После этого нас, раздетых догола, крепко связали тонкими и прочными веревками. От монгольских солдат несло, как с долго не чищенного скотного двора. Форма на них обноси­лась и была вся в грязи, пыли и пятнах от еды — нельзя было даже установить ее первоначальный цвет. Ботинки рваные, в дырах, казалось, того и гляди развалятся. Понятно, что они позарились на нашу обувь. Лица почти у всех были грубые, какие-то неотесанные и заросшие, зубы черные. На вид они больше походили на бандитов с большой дороги, чем на сол­дат, но советское оружие и знаки отличия в виде звездочек говорили, что это регулярная армия Монгольской Народной Республики.