Я снова наклонился и просто так, ни о чем не думая, по­смотрел в темноту. Надо же! В таком месте, в такой день суще­ствует такая глубокая тьма. Я откашлялся и сглотнул. Мне почудилось, что прозвучавший во тьме колодца кашель исхо­дит от кого-то другого. Во рту еще оставался привкус лимон­ных карамелек.

80

*

Я накрыл колодец крышкой и положил на место блок. Взглянул на часы. Почти полдвенадцатого. В обеденный пе­рерыв надо позвонить Кумико.

— Мне нужно идти.

Мэй скорчила недовольную гримасу:

— Иди, иди, Заводная Птица. Лети домой.

Мы пересекли участок; каменная птица все так же смотре­ла в небо своими высохшими глазами. Небо же по-прежнему было затянуто пеленой серых туч без единого просвета, но дождь уже кончился. Мэй выдернула из земли пучок травы и подбросила вверх. Ветра не было, и травинки, рассыпавшись в воздухе, упали к ее ногам.

— До заката еще полно времени, — сказала девчонка, не глядя на меня.

— В самом деле, — откликнулся я.

6. Кумико Окада и Нобору Ватая

Я рос единственным ребенком в семье, и мне трудно предста­вить, какие чувства испытывают друг к другу братья и сестры и как общаются между собой, став взрослыми и начав само­стоятельную жизнь. У Кумико, к примеру, когда речь заходи­ла о Нобору Ватая, на лице всегда появлялось какое-то стран­ное выражение — будто она по ошибке взяла в рот что-то не то. Но что скрывалось за этим выражением, мне было неизве­стно. К ее старшему брату я не испытывал ни малейшего рас­положения. Кумико об этом знала и понимала, что у меня есть основания так к нему относиться. Да она и сама не была в восторге от старшего брата. Если бы Кумико и Нобору не были братом и сестрой, представить их за дружеской беседой было очень нелегко. Но они находились в кровном родстве, что, конечно же, все осложняло.

Теперь Кумико почти не встречалась с Нобору Ватая, а я совсем перестал ходить в дом ее родителей. Как я уже гово­рил, у меня произошло бурное выяснение отношений с ее от­цом, закончившееся полным разрывом. Можно пересчитать по пальцам людей, с которыми у меня были ссоры, но уж если до этого доходит, я завожусь на всю катушку и на полпути остановиться не могу. Однако стоило мне выложить тестю начистоту все, что накопилось, как весь мой гнев странным

82

образом куда-то испарился. Не осталось ни ненависти, ни зло­бы — только облегчение от той тяжести, что приходилось дол­гое время носить в себе. Я даже подумал, что на долю этого человека выпала по-своему нелегкая жизнь, какой бы непри­глядной и глупой она мне ни казалась. Я объявил Кумико, что встречаться с ее родителями больше никогда не буду. Она же может делать это когда захочет. Меня это никак не заденет. Но жена тоже не горела особым желанием с ними видеться.

Нобору Ватая жил тогда вместе с родителями, но в конфликт между мною и отцом вмешиваться не стал, предпочтя остаться в сторонке. Это не особенно меня удивило — я его совершенно не интересовал, и он любым путем старался избегать контактов со мной, если только не было вынужденной необходимости. По­этому после разрыва с родителями жены у меня не осталось ос­нований и для встреч с ее братом. Впрочем, и у Кумико не было особых причин с ним видеться. И он, и она были людьми заня­тыми. Кроме того, они никогда не были по-настоящему близки.

Тем не менее время от времени Кумико звонила брату в университетскую лабораторию, а он ей — на работу (но ни­когда — к нам домой). Жена рассказывала об этих звонках, но о чем именно они говорили, мне было неизвестно. Сам я не интересовался, а жена без необходимости не делилась со мной подробностями. Содержание их разговоров было мне безраз­лично. Не сказал бы, что это мне было неприятно. Просто я не мог понять, о чем могут говорить такие разные люди, как Кумико и Нобору Ватая. Или темы для разговора возникают благодаря особому фильтру кровного родства?

•