Я стоял и ломал голову, что делать дальше, как вдруг вдалеке послышался хорошо знакомый звук. Коридорный. Это он — я узнал его по свисту. Свистел он замечательно, без единой фаль­шивой ноты, одно слово — виртуоз. Как и в прошлый раз, па­рень исполнял увертюру из «Сороки-воровки» Россини. Слож­ная мелодия, но мастер справлялся с ней без труда. Я пошел по коридору на свист, становившийся все громче и чище. Похоже, он двигался в мою сторону. Я решил укрыться за колонной.

В руках коридорный опять держал серебряный поднос, на нем стояла бутылка «Катти Сарк», ведерко со льдом и пара стака­нов. Он торопливо прошел мимо, лицо его светилось — свист доставлял ему удовольствие. В мою сторону даже не посмот­рел — так спешил, что берег каждую секунду. Все как тогда, подумал я. Выходит, мое тело перенеслось во времени назад.

Я последовал за коридорным. Серебряный поднос покачи­вался в его руках в такт мелодии, разбрасывая сверкающие блики от светильников под потолком. Коридорный повторял увертюру, как заклинание. Интересно, о чем эта опера? Я знал только название да еще эту довольно однообразную увертюру. Помню, в детстве у нас дома была пластинка, где ею дирижи­ровал Тосканини. По сравнению с модерновым исполнением Клаудио Аббадо — живым, легким — Тосканини волновал

702

кровь, переворачивал все внутри: как будто, сцепившись в смертельной схватке с могучим противником, ты прижима­ешь его к земле и начинаешь медленно душить. А сама опера-то о чем? Не о погрязшей же в воровстве сороке. Если все утрясется, надо будет сходить в библиотеку и посмотреть в музыкальной энциклопедии. А может, диск купить со всей оперой? Или не надо? Может, к тому времени мне все уже будет до лампочки.

Коридорный, не прекращая свистеть, как робот, шагал впе­ред. Я держался за ним на некотором расстоянии и уже знал, куда он направляется. Новая бутылка «Катти Сарк», лед и ста­каны предназначались для номера 208. Я оказался прав: здесь он и остановился. Перехватил поднос в левую руку, убедился, что перед ним нужная дверь, подтянулся и по-деловому по­стучал. Три раза, потом еще столько же.

Отозвался кто-нибудь на стук или нет, не знаю — не рас­слышал. Я стоял за вазой и наблюдал за коридорным. Время шло, а он все стоял у двери, как истукан, словно решил испы­тать пределы своего терпения. Не стучал больше — лишь тихо ждал, когда ему откроют. В конце концов дверь вняла его мо­литвам и приоткрылась внутрь.

34. Оставь фантазии другим (Продолжение рассказа о Борисе Живодере)

«Борис свое слово сдержал. Японским военнопленным пре­доставили кое-какое самоуправление, разрешили выбрать из своих представителей комитет, во главе которого встал под­полковник. После этого лагерной охране запретили издевать­ся над заключенными, и отвечать за порядок в лагере стал комитет. Если все было тихо и норма выполнялась, нас не трогали. Такую линию проводило новое начальство (или, дру­гими словами, Борис). Эти на первый взгляд демократичес­кие новации мы, японцы, конечно, встретили с одобрением.

Но, как выяснилось, все оказалось не так просто. Обрадо­вавшись реформам, мы все, и я в том числе, по наивности не заметили коварную ловушку, приготовленную Громовым.

Борис, имея за собой поддержку госбезопасности, полнос­тью подмял под себя вновь назначенного "члена Политбюро" и установил в лагере и шахтерском городке свои порядки. Инт­риги и террор расцвели буйным цветом. Борис стал отбирать из заключенных и охранников самых сильных и жестоких (а таких людей там хватало), подготовил их и сколотил своего рода лич­ную гвардию. Вооруженные пистолетами, ножами, топорами, эти головорезы запугивали и избивали тех, кто отказывался под­чиняться Громову. Несколько человек по его приказу они за-

704