Я вернулся в Японию без руки, потеряв двенадцать драго­ценных лет. Когда я приехал в Хиросиму, родителей и сестры уже не было в живых. Сестра работала по мобилизации в го­роде на заводе и погибла во время атомной бомбардировки. Отец как раз поехал навестить ее и тоже погиб. Мать от этого кошмара слегла и умерла в 1947 году. Девушка, с которой, как я вам говорил, мы тайно обручились, вышла замуж за другого и родила двоих детей. На кладбище я обнаружил свою могилу. У меня ничего не осталось. Только оглушающая пустота внут­ри. Мне не следовало возвращаться. Как я жил после этого — помню довольно смутно. Преподавай в школе общественные

203

науки — географию и историю, но, по сути, по-настоящему не жил. Только раз за разом выполнял свои мирские функ­ции. У меня нет никого, кого можно было бы назвать другом, с учениками каких-то человеческих связей тоже не было. Я ни­кого не любил и перестал понимать, что это значит — любить. Стоило закрыть глаза, как передо мной вставал Ямамото, с которого живьем сдирают кожу. Я видел во сне эту сцену мно­жество раз. Ямамото обдирали снова и снова, и он превра­щался в красный кусок мяса. Я слышал его душераздирающие крики. Снилось мне и как я остался заживо гнить на дне ко­лодца. Временами мне казалось, что это и есть реальность, а моя нынешняя жизнь просто видится во сне.

Когда на берегу Халхин-Гола Хонда-сан сказал, что в Ки­тае мне погибнуть не суждено, я страшно обрадовался. Дело не в том, поверил я ему или нет. Просто тогда мне надо было за что-то зацепиться. Хонда-сан, похоже, почувствовал мое настроение и сказал это, чтобы поддержать меня. Но оказа­лось, что радоваться нечему. В Японию вернулся не я, а моя пустая оболочка. В таком качестве можно существовать сколь­ко угодно, но это — не настоящая жизнь. Из сердца и плоти пустышки может появиться только пустышка. Вот что мне хотелось, чтобы вы поняли, Окада-сан.

— Выходит, вернувшись домой, вы так и не женились? — поинтересовался я.

— Нет, конечно. У меня ни жены, ни родственников. Ни­кого на свете.

— А вы никогда не жалели о том, что услышали от Хонды-сан это пророчество? — спросил я после некоторого колеба­ния.

Лейтенант Мамия задумался. Помолчав немного, присталь­но взглянул на меня.

— Кто знает. Может быть, ему не следовало об этом гово­рить. Может, я не должен был этого слышать. Хонда-сан тогда сказал: на судьбу человеческую оглядываются потом, зара­нее знать ее нельзя. Но сейчас я думаю: какая теперь разни­ца? Теперь я только выполняю свою обязанность — продол­жаю жить.

204

Подошел автобус. Лейтенант Мамия низко поклонился и извинился, что отнял у меня время.

— Что ж, давайте прощаться. Большое спасибо за все. Я очень рад, что смог передать вам эту вещь от Хонды-сан Миссия моя выполнена, и я спокойно могу возвращаться домой. — Ловко орудуя протезом и правой рукой, он достал мелочь и опустил в кассу.

Я стоял и смотрел вслед автобусу, пока тот не скрылся за углом. Осталась странная смутная опустошенность в душе -безутешность ребенка, брошенного в неизвестном городе Дома, сидя на диване в гостиной, я стал распаковывать сверток, который оставил Хонда-сан в память о себе. Пришлось изрядно потрудиться, разворачивая слой за слоем оберточную бумагу, прежде чем я добрался до твердой картонной коробки. Подарочная коробка виски «Катти Сарк». Однако, судя по ее весу, бутылки внутри не было. Я открыл коробку — и ничего не обнаружил. Она была совершенно пуста. Хонда-сан оставил мне просто пустую коробку.

Книга вторая. ВЕЩАЯ ПТИЦА

Июль — октябрь 1984 г.

1. Максимально конкретный факт • Тема аппетита в литературе