Яркое солнце первых дней лета испещрило дорожку тем­ными пятнами теней от распростертых над головой ветвей, замерших в полном безветрии. Казалось, теням суждено наве­ки впечататься в дорожку. Сюда не проникал ни один звук. Чудилось, что я слышу, как под лучами солнца дышат травин­ки. По небу дрейфовала кучка мелких облаков. Их четкие и аккуратные контуры напоминали облака со средневековых гравюр. Мир вокруг воспринимался с такой пугающей ясно­стью, что мое собственное тело казалось зыбким, безгранич­ным, текучим. И очень горячим.

На мне была футболка, тонкие брюки и теннисные тапоч­ки, но я чувствовал, как на солнцепеке под мышками и на груди выступил пот. Как раз в то утро я достал футболку и брюки из коробки с летними вещами, поэтому в нос еще бил резкий запах нафталина.

Соседские дома четко делились на две категории: более ста­рые и построенные не так давно. Новые, как правило, были меньше, их участки — скромнее. Концы длинных палок, на которых сушилось белье, торчали поперек дорожки, и време­нами мне приходилось прокладывать себе дорогу через завесы полотенец, рубашек и простыней. Откуда-то отчетливо слы­шались звуки телевизора, где-то спускали в туалете воду, пах­ло карри.

Старые дома, напротив, почти не подавали признаков жиз­ни. От дорожки их отделяли живые изгороди из ухоженных кустарников, словно ставни, сквозь которые виднелись при­чесанные сады. В углу одного сада стояла бурая и высохшая новогодняя елка. Другой участок превратили в свалку всех мыслимых игрушек: похоже, их оставили несколько поколе­ний детей. Там валялись трехколесные велосипеды и накид­ные кольца, пластмассовые мечи и резиновые мячики, кук­лы-черепашки и маленькие бейсбольные биты. В третьем саду висело баскетбольное кольцо, в четвертом на газоне стояли замечательные дачные стулья и керамический столик. Стулья, первоначально белого цвета, были покрыты таким слоем гря­зи, будто ими не пользовались несколько месяцев, а может быть, и лет. К столу прилипли лиловые лепестки магнолии.

17

Сквозь одну стеклянную дверь в алюминиевой раме хоро­шо просматривалась обстановка комнаты. Кожаный диван и кресла, большой телевизор, буфет (на котором расположились аквариум с тропическими рыбками и два каких-то кубка) и торшер. Комната выглядела декорацией к телеспектаклю. Еще в одном саду стояла огромная собачья конура с дверцей на­стежь — собаки в ней не было. Металлическая сетка на дверце вздулась, будто обитатель конуры несколько месяцев навали­вался на нее изнутри всем телом.

Пустой дом, о котором говорила Кумико, стоял как раз за участком с конурой. Что там никто не живет — причем уже довольно давно, — было видно сразу. Сравнительно новое двух­этажное здание, однако закрытые деревянные ставни сильно обветшали, а металлические наличники окон второго этажа покрылись ржавчиной. В аккуратном садике действительно стояла каменная статуя птицы. Она возвышалась на величе­ственном постаменте, окруженная буйными сорняками. Длин­ные ветки золотарника* почти касались ее ног. Птица — я по­нятия не имел, к какому виду пернатых она относилась, — расправила крылья, будто хотела поскорее вырваться из этого малоприятного местечка. Кроме статуи, никаких украшений в саду не было. У стены дома один на другом громоздились не­сколько видавших виды пластмассовых стульев. Рядом неесте­ственно яркими красными цветами распустился куст азалии.

Bce остальное пространство в этой картине занимали сорняки.

Я оперся о сетку забора, доходившего мне до груди, и неко­торое время рассматривал сад. Райское, наверное, место для кошек, но их тут что-то не видно. Сцену оживляло только монотонное воркование одинокого голубя, сидевшего на те­левизионной антенне. Тень от каменной птицы, разломившись пополам, лежала на зелени вокруг статуи.

Я достал из кармана лимонную карамельку и, развернув, бросил ее в рот. Уволившись, я бросил курить и вот теперь вместо сигарет не расставался с пачкой лимонных карамелек. Жена предупреждала, что я могу испортить себе зубы, но обой-

* Кустарник, вид акации.