Казалось, все это с самого начала существовало по отдельности и лишь по какой-то случайнос­ти соединилось вместе. «Не успею я проснуться, — думал ве­теринар, — как мясо уже будет на рынке. Раз-два — и готово». Он вырвал пучок травы, подержал в руке, пробуя, какая нежная она на ощупь, потом погасил сигарету и, вздохнув, выпустил из легких остатки табачного дыма. Закрыл глаза, и крылышки ска­кавших вокруг кузнечиков зашуршали гораздо громче: казалось, что эти кузнечики — никак не меньше лягушек.

«А может, мир устроен как простая вращающаяся дверь? — мелькнуло в угасавшем сознании. — Куда в этот момент сту-

517

пила твоя нога, в такой секции ты и окажешься. В одной сек­ции тигры существуют, в другой — нет. Только и всего. И ни­какой здесь нет логической последовательности, поэтому вы­бор, по большому счету, не имеет смысла. Не потому ли я никак не могу ощутить этого разрыва между мирами?» Но даль­ше этого мысли ветеринара не пошли. Углубляться в такие материи он уже был не в состоянии. Скопившаяся в теле уста­лость, тяжкая и душная, давила, как сырое одеяло. Мыслей больше не было — он просто вдыхал ароматы трав, слушал, как шуршат кузнечики, и чувствовал, как густая, плотная тень словно плотной пленкой окутывает тело.

Наконец, он погрузился в тяжелый послеполуденный сон.

*

Подчиняясь приказу, на транспорте остановили машины, и судно замерло посреди моря. У него не было ни единого шан­са улизнуть от новейшей быстроходной подлодки, по-прежне­му державшей транспорт под прицелом орудия и пулеметов. Команда подлодки была готова открыть огонь в любую минуту. Но несмотря на это, непонятное, необъяснимое спокой­ствие повисло в воздухе между двумя кораблями. Матросы с подлодки открыто стояли на палубе и смотрели на транспорт с таким видом, будто не знали, чем заняться. Многие даже касок не надели. Был безветренный летний день, корабли сто­яли с застопоренными машинами, и только слышно было, как лениво плещутся о борта волны. На лодку просигналили: «Мы — транспортное судно. Перевозим гражданских лиц без оружия. Военного снаряжения, припасов, персонала на борту нет. Спасательных шлюпок почти не имеем». С подлодки от­ветили резко: «Это не наша проблема. Открываем огонь ровно через десять минут, независимо от того, покинете вы судно или нет». На этом обмен сигналами закончился. Капитан транспорта решил не сообщать пассажирам о содержании пе­реговоров. Что толку? Кому-то, может, посчастливится ос­таться в живых, но большинство пойдет на дно вместе с этой несчастной здоровенной посудиной. Капитану захотелось про­пустить напоследок стаканчик виски, но бутылка скотча, ко-

518

торую он так берег, стояла в ящике стола в его каюте, и време­ни идти за ней не оставалось. Капитан снял фуражку и по­смотрел на небо, надеясь, что каким-то чудом в небесах вдруг покажется эскадрилья японских истребителей. Но этого не произошло. Капитан сделал все, что мог. Он снова подумал о виски.

Когда отпущенное время истекло, на подлодке началась непонятная суета. Стоявшие на площадке над рубкой офице­ры о чем-то торопливо разговаривали. Один из них быстро спустился на главную палубу и забегал перед матросами, гром­ко выкрикивая какие-то команды. Среди матросов на огне­вых позициях прошло легкое движение. Один решительно тряхнул головой и несколько раз стукнул кулаком по стволу пушки. Другой снял каску и посмотрел на небо. Со стороны трудно было объяснить их поведение, трудно разобрать, что это — гнев или радость, досада или возбуждение. Люди на транспорте никак не могли понять, в чем дело и к чему все идет. Они наблюдали за матросами с таким видом, будто смот­рели пантомиму, не имея перед собой сценария (но понимая, что разворачивавшееся у них на глазах действо содержит что-то очень важное для них), смотрели, затаив дыхание, в надеж­де уловить хоть какой-то намек на то, что происходит. Но скоро волнение среди команды улеглось, по приказу с мостика па­лубное орудие быстро разрядили.