Когда я отсчитал двадцатую ступеньку, меня охватил страх. Он накатил неожиданно, будто я получил удар током, сразу па­рализовавший тело. Все мышцы окаменели. Тело покрылось потом, выступившим из каждой поры, ноги задрожали. Разве бывают такие глубокие колодцы? Да еще в центре Токио? Да еще рядом с моим домом? Я затаил дыхание и напряг слух. Ни звука. Даже цикад не слышно. Только в ушах отдавались гром­кие толчки колотившегося в груди сердца. Глубоко вздохнув, я понял, что застрял на этой двадцатой ступеньке, не в силах дви­нуться ни вниз, ни вверх. Воздух в колодце был прохладный, пахло землей. Особый мир, отрезанный от поверхности, кото­рую летнее солнце щедро заливало своими лучами. Высоко над головой маячил маленький просвет. Половина деревянной крышки, оставленной на круглом отверстии, делила его строго пополам. Снизу это походило на плывущий в ночном небе ме­сяц. «На небе некоторое время будет виден месяц», — сказала Мальта Кано. Она предсказала это по телефону.

«Ну и дела!» — мелькнуло в голове. И сразу тело как-то обмякло: расслабились мышцы, отпустило перехваченное ды­хание.

Собравшись, я снова стад спускаться. «Еще немного, — ска­зал я себе. — Всего ничего осталось. Спокойно! Вот оно, дно, сейчас будет». Двадцать третья ступенька... и нога наконец коснулась земли.

259

*

Первое, что я сделал в окружавшей темноте, — принялся ощу­пывать дно ногой, держась при этом руками за перекладину лестницы, чтобы можно было удрать, если что не так. Убедив­шись, что воды или какой-нибудь подозрительной дряни в колодце нет, я ступил на дно. Сбросил рюкзак; нащупав зажи­галку, зажег ее и вытащил фонарь. Луч высветил из темноты место, где я оказался. На дне колодца — ни жестком, ни мяг­ком — к счастью, было сухо. Валялись несколько камней — наверное, люди набросали — и старый пакет от картофельных чипсов. Освещенное фонарем дно напомнило мне поверхность Луны, которую когда-то показывали по телевизору.

Стены колодца были из самого обыкновенного бетона, ме­стами поросшего мхом. Пучки мха торчали прямо вверх, как трубы, а далеко наверху маячил маленький полумесяц света. Глядя туда, я смог по-настоящему оценить глубину колодца. Еще раз сильно дернул лестницу — она держалась прочно. Порядок. Пока она здесь, на поверхность всегда можно выб­раться. Потом я сделал глубокий вдох. Слегка отдавало плесе­нью, но вообще воздух был нормальный. Именно из-за возду­ха я больше всего беспокоился. В высохших колодцах часто скапливается ядовитый газ, который просачивается из-под земли. Мне как-то попалась заметка в газете о том, как один человек до смерти отравился в колодце метаном. Вздохнув, я уселся на дно, прислонившись спиной к стенке. Закрыл глаза, чтобы дать телу освоиться на новом месте. «Так, — подумал я, — вот я и в колодце».

6. Дело о наследстве • Изучение медуз • Нечто вроде отчужденности

Я сидел в темноте. Высоко надо мной, как знамение, по-пре­жнему висела полоска света, из которой крышка колодца вы­резала половинку луны. Но ко мне, на дно, не пробивался ни один луч.

Время шло, и глаза постепенно привыкали к мраку. Вскоре уже можно было поднести руку к глазам и различить некие неясные контуры. Окружающие предметы стали смутно выс­тупать из разлитой вокруг черноты — совсем как маленькие робкие зверушки, постепенно забывшие об осторожности. Но сколько глаз ни приноравливался, темнота оставалась темно­той. Стоило попробовать сосредоточить взгляд на чем-нибудь, как очертания тут же расплывались и беззвучно растворялись во мраке. Это был, если можно так выразиться, «проницае­мый» мрак, но со своей особой плотностью; он действовал на меня даже сильнее, чем кромешная тьма. В нем как будто мож­но было что-то разглядеть и в то же время — нельзя.

261