Кроме того, в отличие от многих других молодых людей, он не говорил ерунды, которая могла испортить впечатление от его внешности. Приходя и уходя, посетительницы заговарива­ли с ним. В ответ Корица улыбался, слушал, кивая головой. Такая «беседа» действовала на женщин расслабляюще, снима­ла напряжение, которое они приносили с собой из мира, про­стиравшегося за стенами этой комнаты, рассеивала неловкость, остававшуюся после «примерки». Да и Корице, избегавшему контактов с другими людьми, общение с женщинами, посещав­шими офис, похоже, было не в тягость.

В восемнадцать Корица получил водительские права. Мус­катный Орех подыскала для немого сына подходящего авто­инструктора для индивидуальных занятий, а Корица к тому времени уже проштудировал все книги по автоделу, которые смог отыскать, и назубок выучил теорию. Получив за несколь­ко дней за рулем практические навыки, которые нельзя при­обрести по книжкам, он быстро превратился в умелого води­теля. Когда юноше выдали права, он стал рыться в журналах с объявлениями о продаже подержанных автомобилей и приоб­рел «порш-каррера», выложив все скопленные деньги, кото­рые каждый месяц получал от матери за работу (на жизнь Ко­рица не тратил ничего). Обзаведясь машиной, он начистил до блеска двигатель, назаказывал новых деталей, почти все в ней заменил, поставил новые шины. Машина стала — хоть на гон-

571

ки выезжай. Корица каждый день ездил на ней по одному и тому же маршруту, по вечно забитой транспортом дороге от своего дома в Хироо до офиса на Акасаке и редко когда разго­нялся выше шестидесяти. Таких «поршей-911», как у него, нашлось бы в мире немного.

*

Так продолжалось семь с лишним лет. За это время Мускат­ный Орех лишилась трех клиентов (одна женщина погибла в автомобильной катастрофе, другую «исключили навсегда» за какую-то провинность, еще одна уехала куда-то далеко вместе с мужем), но приобрела четырех новых — таких же привлека­тельных женщин средних лет, дорого одевавшихся и называв­ших себя вымышленными именами. За семь лет «работа» Мус­катного Ореха в сути своей не изменилась. Она продолжала устраивать «примерки» клиентам, а Корица поддерживал чис­тоту в офисе, занимался бухгалтерией и ездил на своем «порше». Ни прогресса, ни регресса — лишь все постепенно при­бавляли в возрасте. Мускатный Орех приближалась к пятиде­сяти, Корице исполнилось двадцать. Ему, похоже, нравилось, чем он занимается, но Мускатный Орех мало-помалу охваты­вало чувство бессилия. Годами она «примеряла», «подгоняла» нечто, что ее клиенты несли в себе, толком не зная, что дела­ет, но продолжая тем не менее делать все, на что способна. Однако избавить их от этого она была не в состоянии. Ее целительных способностей хватало лишь на то, чтобы на вре­мя ослабить действие этого нечто. Проходило несколько дней (обычно три, самое большое — десять), и оно вновь оживало, неотступно набирало силу, то приближаясь, то отступая. Раз­расталось, как раковая клетка. Мускатный Орех чувствовала, как оно вспухает у нее под руками, как бы говоря: «Напрасный труд! Что бы ты ни делала, все равно победа останется за мной». И это было правдой. Мускатный Орех не имела шансов. Она могла всего лишь чуть замедлить наступление, дать клиентам небольшую передышку.

Мускатный Орех часто спрашивала себя: «Неужели не толь­ко эти, но и все в мире женщины несут в себе это? Почему

572

все, кто приходит сюда, — женщины средних лет? Не сидит ли это и во мне тоже?»

Впрочем, ответы на эти вопросы не очень ее интересовали. Ясно, что по каким-то неведомым причинам она оказалась запертой в этой «примерочной». Люди нуждались в ней, и пока это так, ей оттуда не выбраться. Временами ее охватывало страшное, непереносимое бессилие, она казалась себе брошен­ной, пустой оболочкой. Она словно таяла, растворяясь во мра­ке неизвестности и пустоты. В такие минуты Мускатный Орех открывала душу своему молчаливому сыну. Корица слушал мать с увлечением, кивал головой.