Курсор, ос­тановивший свой бег в самом конце последней строки, про­должал размеренно мигать, точно хотел подстроиться под би­ение сердца, в затаенном ожидании момента, когда на экране возникнет следующее слово. Но слов больше не было.

Запомнив весь разговор (я решил, что лучше его не распе­чатывать), я нажал клавишу и вышел из программы удален­ной связи. Потом позаботился о том, чтобы не оставить сле­дов в памяти компьютера, и, убедившись, что он выполнил мою команду, выключил его. Монитор коротко пискнул и погас, по экрану разлилась мертвенная бледность. Его моно­тонное механическое жужжание растворилось в тишине, на­полнившей комнату подобно тому, как живая яркая мечта то­нет в небытии, поглощенная пустотой.

*

Не знаю, сколько времени прошло после этого. Очнувшись, я обнаружил, что сижу за столом, впившись глазами в свои руки. На них остались отметины от моего долгого прожигающего взгляда.

Чтобы стать ни к чему не годным, побольше времени тре­буется.

Интересно: сколько же?

24. Как считали овец • В центре замкнутого круга

Спустя несколько дней после первого визита Усикавы я по­просил Корицу привозить мне каждый день газеты. Пришло время вступить в контакт с окружающей действительностью. Можно избегать ее сколько угодно, но приходит время, и ни­куда от нее не скроешься.

Корица согласно кивнул и с тех пор каждое утро привозил в «резиденцию» три газеты.

Я стал просматривать их после завтрака. После долгого пе­рерыва газеты произвели на меня странное впечатление — без­различные и пустые. Запах типографской краски действовал на нервы, от него болела голова, мелкие черные иероглифы сбивались в кучу и враждебно косились на меня. Верстка, шрифты заголовков, сам тон газетных материалов казались мне абсолютно запредельными. Я откладывал газету, закрывал гла­за и вздыхал. Раньше со мной такого не было. Должно быть, тогда я смотрел на газеты по-другому, проще. Что в них так изменилось? Нет, газеты здесь ни при чем. Изменился я сам.

Из газет я узнал одну вещь, имевшую отношение к Нобору Ватая: его положение в обществе становилось все прочнее.

611

В палате представителей за ним закрепилась репутация расту­щего и многообещающего депутата, он занимался политикой без устали, одновременно вел колонку в журнале, излагая свои мысли и взгляды, постоянно что-то комментировал на теле­видении. Я все время натыкался на его имя и никак не мог понять, почему люди слушают его, да еще с таким увлечени­ем. Нобору Ватая возник на политической арене совсем не­давно, но его уже записали в молодые политики, от которых можно многого ждать в будущем, а один женский журнал про­вел среди читательниц опрос, и самой популярной личностью в политике они выбрали именно Нобору Ватая. Деятельный интеллигент, представитель нового типа политиков-интеллек­туалов, каких не было доныне в общественной жизни, — вот какой имидж у него сложился.

Я попросил Корицу купить журнал, в который Нобору Ва­тая пописывал свои статейки, а чтобы не привлекать внима­ния юноши, составил для него целый список, куда включил и несколько журналов, не имевших к брату Кумико никакого отношения. Корица без особого интереса пробежал его глаза­ми и сунул в карман пиджака. На следующий день журналы лежали на столе вместе с газетами, а Корица, как обычно, включил классическую музыку и принялся за уборку.

Я начал собирать досье на Нобору Ватая — вырезал из жур­налов и газет его собственные опусы и то, что писали о нем. Досье скоро распухло от бумаг. Читая собранные вырезки, я пытался разобраться, что за человек политик Нобору Ватая, и понять его, так сказать, с чистого листа — как обыкновенный читатель, забыв неприязнь, которую мы испытывали друг к другу, отбросив предубеждения.