Мэй помолчала.

— Знаешь что, Заводная Птица?

— Что?

— Ты думал там у себя, в темноте, о смерти? Как будешь умирать и все такое?

— Да нет, — ответил я, замявшись, — особенно не думал.

— Почему это? — с ноткой брезгливости в голосе, словно обращаясь к какому-то чудищу, спросила Мэй. — Почему не думал? Ты ведь уже одной ногой на том свете. Я серьезно, без шуток. Я же тебе говорила: будешь ты жить или умрешь — от меня зависит.

— Камень можешь сбросить, — сказал я.

— Камень? Какой еще камень?

— Пойди поищи камень побольше и сбрось вниз.

— Что ж, можно и так. Тоже вариант, — ответила Мэй, но, похоже, эта идея ей не очень понравилась. — Да, кстати, За­водная Птица, как там костлявая рука голода? Дальше еще хуже будет — вода ведь кончится. Как же ты можешь не думать о смерти? Странно.

— Может, и странно, зато я о другом много думал. Начнет голод донимать по-настоящему — тогда, наверное, задумаюсь и о смерти. У меня есть еще три недели, так ведь?

— Это если вода будет, — сказала Мэй. — Как у того рус­ского. Он вроде был крупным помещиком, и во время рево­люции его сбросили в заброшенную шахту. Он лизал воду,

304

которая выступала на стенах, и благодаря этому выжил. Он, как и ты, был в полной темноте. Только у тебя вода кончается.

— Правда. Совсем чуть-чуть осталось, — признался я.

— Значит, надо экономить. Пей маленькими глоточками. И думай — о смерти, о том, как будешь умирать. Времени для этого еще хватит.

— Интересно, почему ты все время хочешь заставить меня думать о смерти? Никак не пойму, тебе-то что от этого?

— Мне? — изумилась девчонка. — Ничего. Что это тебе взбрело в голову? Ты будешь думать о своей смерти, а мне это без разницы. Жизнь же твоя, и я здесь ни при чем. Просто интересно, и все.

— Любопытно, наверное? — спросил я.

— Вот-вот. Любопытно узнать, как люди умирают, как это вообще — умирать. Вот что любопытно.

Она замолчала, и сразу все окружающее меня пространство, будто специально дождавшись этого момента, заполнила гул­кая тишина. Мне хотелось поднять голову и посмотреть на­верх — там ли еще Мэй Касахара. Но свет был слишком рез­ким — я боялся, что он выжжет мне глаза.

— Послушай, я хочу тебе кое-что сказать.

— Валяй, — отозвалась Мэй.

— У моей жены был любовник. Скорее всего. Я совсем не замечал этого, но она, живя со мной, уже несколько месяцев спала с ним. Сначала я не мог в это поверить, но чем больше думал, тем больше в этом убеждался. Оглядываюсь назад, вспо­минаю разные мелочи, и все становится понятно. Она стала приходить не пойми когда, вздрагивала от моего прикосновения. Но я не обращал внимания, потому что верил ей, не думал, что она может изменить. Мне это просто в голову не приходило.

Мэй хмыкнула.

— И в один прекрасный день жена вдруг ушла и не верну­лась. В то утро мы вместе позавтракали, и она ушла на работу, одетая как обычно, с одной сумочкой — только прихватила из химчистки блузку и юбку. Ушла и не вернулась. Ни «до свида­ния», ни записки. Исчезла... Оставила одежду и вообще все. И мне кажется, она уже не вернется. По своей воле, во всяком случае. Вот так.

305

— Ты думаешь, она с этим мужиком?

— Не знаю. — Я медленно покачал головой. При этом воз­дух вокруг показался мне не воздухом, а какой-то неосязае­мой тяжелой водой. — Кто ее знает? Может быть.

— Значит, ты, Заводная Птица, впал от этого в хандру и полез в колодец?

— Конечно, это на меня сильно подействовало. Но в ко­лодце я не поэтому. Вообще-то я от жизни не бегу и не пря­чусь. Я уже говорил: мне нужно место, чтобы побыть одному и сосредоточиться. Как и почему у нас с Кумико все пошло наперекосяк? Не понимаю. Нельзя, конечно, сказать, что до этого все было без сучка без задоринки. Два совершенно раз­ных человека, парень и девушка... Обоим не так давно испол­нилось двадцать. Встретились где-то случайно, стали жить вместе. Ни одна пара без проблем не обходится. Но мне каза­лось, что у нас действительно все нормально, а всякие мелочи со временем забудутся. Оказалось — ничего подобного.