Мне хотелось встать и поскорее уйти куда подальше. Но разговор был начат, и не годилось обрывать его таким обра­зом. Я остался сидеть и, прихлебывая остывший кофе, ждал, когда он что-нибудь скажет.

— По правде говоря, — начал он слабым и тихим голосом, будто хотел сэкономить энергию, — то, что ты сейчас гово­рил, мне непонятно и совершенно неинтересно. Меня зани­мают совсем другие вещи, которые, по всей вероятности, не­понятны и неинтересны тебе. Короче, если ты хочешь жениться на Кумико, а она собирается за тебя замуж, у меня нет ни права, ни причин становиться у вас на пути. Поэтому я не буду этого делать. Даже в мыслях. Но большего от меня не жди. И самое главное: не отнимай у меня время.

Закончив свою тираду, Нобору Ватая взглянул на часы и под­нялся с места. Дословно я его речь не запомнил и, может быть, не совсем точно изложил, но смысл, без сомнения, передал вер­но. В общем, она была очень лаконичной и, что называется, по существу. Не было ничего лишнего, недоговоренностей тоже не оставалось. Я прекрасно понял, что он хотел сказать, и дога­дывался, какое впечатление от меня у него осталось.

На том мы тогда и расстались.

Мы с Кумико поженились, и Нобору Ватая стал моим шу­рином. В силу этого нам иногда приходилось встречаться. Однако сопровождавший встречи обмен фразами нельзя было назвать разговором. У нас, как он правильно выразился, не

95

было общих интересов. Поэтому сколько бы слов мы ни про­износили, беседы из этого все равно не получалось. Это все равно что говорить на двух разных языках. Если бы далай-лама лежал на смертном одре, а Эрик Долфи объяснял ему, какое значение имеет смена оттенков звучания бас-кларнета при выборе масла для автомобиля, эффекта и пользы от этого было бы, наверное, больше, чем от моих диалогов с Нобору Ватая.

Общение с другими людьми почти не вызывает у меня дли­тельных эмоциональных стрессов. Конечно, я могу к кому-то испытывать неприязнь или раздражение, на кого-то могу рас­сердиться. Но обычно это продолжается недолго. Я умею ви­деть различия между собой и другими людьми как субъекта­ми, принадлежащими к совершенно разным сферам. (Думаю, такую способность можно в каком-то смысле считать талан­том. Я не хвастаюсь, но это в самом деле очень непростое дело.) Иначе говоря, когда кто-то начинает действовать мне на не­рвы, я перемещаю объект своей неприязни в зону, существу­ющую обособленно от меня и не имеющую ко мне никакого отношения. Я говорю самому себе: «Хорошо! Пусть мне не­приятно, пусть я раздражен, но источника этих чувств здесь уже нет, он перенесен в другие сферы, и я смогу разобраться с ним там позже». То есть на какое-то время на чувства ставит­ся некий блокиратор. Бывало, душевный покой не восстанав­ливался и после того, как я снимал блокировку и тщательно анализировал свое эмоциональное состояние. Но такое слу­чалось крайне редко. Обычно время нейтрализует и обезвре­живает злобу, в результате рано или поздно забываешь о том, что стало ее причиной.

Благодаря этой системе контроля над эмоциями мне удава­лось избегать множества ненужных проблем и сохранять в своем внутреннем мире относительную стабильность и спо­койствие. А то, что все это время она надежно действовала, составляло предмет моей гордости.

Однако в случае с Нобору Ватая моя система отказывала. У меня никак не получалось отодвинуть его куда-нибудь по­дальше, за пределы сознания. Скорее наоборот — он смог про­делать такой маневр со мной. Меня это просто бесило. Отец

96

Кумико, конечно, был высокомерным и неприятным типом. Но, в конце концов, он представлял собой образчик мелкого человека с узким кругозором, упрямо цепляющегося за свои примитивные убеждения. Поэтому его я смог совершенно за­быть. Другое дело — Нобору Ватая. Он прекрасно осознавал все свои человеческие возможности и совершенно правильно разобрался в том, что за человек я. При желании он мог бы стереть меня в порошок.