Молчание. Женщина с таким интересом рассматривала живописное полотно на стене, что было ясно — ей не до моих вопросов. Картина, как мне показалось, изображала итальян­ский сельский пейзаж— аккуратно подстриженные сосны, рассыпавшиеся по холмам крестьянские дома с рыжеватыми стенами. Даже не дома, а домишки— маленькие, но очень милые. Интересно, что за народ там живет? Наверное, нор­мальные люди и жизнь у них нормальная. Непонятные зага­дочные женщины не покупают им ни с того ни с сего костю­мы, туфли и часы. Им не нужно нигде искать сумасшедшие деньги, чтобы заполучить какой-то высохший колодец, Я по-настоящему завидовал тем людям, живущим в таком нормаль­ном мире. Эх, если бы только можно было прямо сейчас ока­заться в этой картине! Зайти в какой-нибудь домишко, выпить вина, забраться под одеяло и уснуть, ни о чем не думая.

В этот момент появился официант и поставил перед нами стаканы с газированной минералкой. Женщина затушила си­гарету в пепельнице.

— Почему бы тебе не спросить меня о чем-нибудь другом? — сказала она.

Пока я думал, что бы такое у нее спросить, женщина сдела­ла из стакана несколько глотков.

— Парень в офисе на Акасаке — ваш сын? — поинтересо­вался я.

490

— Да, — тут же ответила она.

— Он что, немой? Женщина кивнула.

— Он почти не говорил с самого рождения, а когда ему еще не было шести, вдруг совсем перестал. С тех пор голоса не подает.

— А почему так получилось? Была какая-то причина? Она сделала вид, что не слышит, и я решил спросить по-другому:

— Но если он не говорит, как же с делами справляется? Женщина чуть сдвинула брови. Этот вопрос она услышала, но отвечать на него явно не собиралась.

— Всю одежду, которую он носит, вы ему выбираете? Ведь так? Как и мне?

— Не люблю, когда люди одеты кое-как. Терпеть не могу. По крайней мере те, кто меня окружает, должны одеваться как можно лучше. Надо, чтобы все было в порядке, — не важно, смотрят на тебя или нет.

— Тогда вам, наверное, и моя двенадцатиперстная кишка не понравится, — попробовал пошутить я.

— У тебя с ней проблемы? — спросила она совершенно се­рьезно и взглянула на меня. Я пожалел о своей шутке.

— Да нет, пока все нормально. Я так просто сказал. Для примера.

Женщина снова вопросительно посмотрела на меня. Не­ужели о моей двенадцатиперстной кишке думает?

— Так вот. Я хочу, чтобы все выглядели как следует, хотя мне и приходится за это платить. Только и всего. Пусть тебя это не волнует. Это мое дело. Просто я физически не переношу вида грязной одежды.

— Так же как музыкант с идеальным слухом не выносит фальшивой игры?

— Вроде того.

— Неужели вы покупаете одежду всем, кто вокруг вертится?

— Да. Впрочем, таких людей не так много. А весь мир не оденешь, даже если не нравится, как он одет.

— Все имеет свои пределы, — проговорил я.

— Вот-вот, — согласилась она.

491

*

Наконец принесли салат, и мы принялись за еду. Дрессинга в салате действительно оказалось всего несколько капель.

— Еще вопросы есть? — спросила женщина.

— Еще хотелось бы знать, как вас зовут. Чтобы называть

как-то.

Какое-то время она молча пережевывала редиску. Между бровей появилась глубокая складка, будто по ошибке она взя­ла в рот что-то ужасно горькое.

— Зачем тебе мое имя? Ты же писем мне писать не собира­ешься. Все эти имена — пустяки, не имеют значения.

— Но если надо будет позвать, когда вы ко мне спиной? Как же без имени?

Она положила вилку на тарелку и приложила салфетку к губам.

— Понятно. Я об этом совсем не думала. Ты прав: могут быть такие ситуации.

Она задумалась, а я, ничего не говоря, занялся салатом.

— Значит, нужно какое-нибудь имя, чтобы можно было меня сзади окликнуть?

— Ну, в общем, да.

— И не обязательно настоящее? Я кивнул.

— Имя, имя... что бы придумать?

— Что-нибудь простое, легкое. Желательно конкретное, настоящее, такое, что можно руками потрогать, видеть глаза­ми. Так легче запомнить.

— Что, например?

— Ну, я своего кота зову Макрель.