Мускатный Орех Акасака поведала мне историю о тиграх, лео­пардах, волках и медведях. Знойным августовским днем 1945 го­да их расстреляли солдаты. Она излагала события так после­довательно и четко, что создавалось впечатление, будто пере­до мной на белоснежном экране крутили документальное кино. Ее рассказ не оставлял ни малейшей неясности, хотя на самом деле она ничего этого не видела. Потому что стояла тогда на палубе транспортного судна, державшего курс на Сасэбо, и наблюдала за американской подводной лодкой.

Спасаясь от духоты превратившегося в парилку трюма, Мускатный Орех вместе со многими другими пассажирами выбралась на палубу и, держась за поручни, наслаждалась лег­ким ветерком, не сводя глаз со спокойной морской глади, как вдруг из воды без всякого предупреждения, совершенно нео­жиданно, как во сне, показалась подлодка. Сначала антенна, радар, перископ, потом поверхность вспорола рубка и, нако­нец, под лучи летнего солнца подставила свои мокрые голые бока вся металлическая громадина. И хотя эта махина могла быть только подлодкой и ничем другим, она показалась Мус­катному Ореху неким символическим знаком. Или каким-то непостижимым аллегорическим существом.

500

Некоторое время подлодка шла с транспортом параллельным курсом, словно подкрадывалась к добыче. Скоро открылся люк, и на палубу, не торопясь, почти вяло, стал выбираться экипаж. Офицеры с палубы рубки наблюдали за транспортом в большие бинокли, стекла которых поблескивали на солнце. Транспорт был набит гражданскими, в большинстве — женщинами и деть­ми, семьями японских чиновников, работавших в Маньчжоу-го, и разного начальства Южно-Китайской железной дороги. Они бежали на родину, спасаясь от хаоса, который несло не­отвратимо надвигавшееся поражение Японии. Ужасам, ожи­давшим их в Китае, эти люди безропотно предпочли риск стать мишенью для американских подводных лодок в открытом море. Они считали, что так лучше, — считали, по крайней мере, до тех пор, пока такая подлодка не возникла у них перед гла­зами.

*

Командир подлодки убедился, что на транспорте нет воору­жения и его не сопровождает конвой. Бояться было нечего. Кроме того, американцы имели полное превосходство в воз­духе. Окинава уже пала, и на японской территории почти не осталось истребителей, способных подняться в небо. Амери­канцы не суетились — время работало на них. Вращая рукоят­ки, матросы навели палубное орудие на транспорт. Младший офицер отдал короткий приказ, и три матроса начали гото­вить орудие к бою. Еще двое открыли люк на задней палубе, вытащили тяжелые снаряды. Другая группа матросов отрабо­танными движениями подавала боеприпасы к пулемету, уста­новленному на выступе палубы возле рубки. Все готовившие­ся к стрельбе матросы напялили каски, хотя некоторые оста­вались по пояс голыми, а наверное, половина команды была в шортах. Приглядевшись как следует, Мускатный Орех увиде­ла на руках у американцев яркие татуировки. Она вообще мно­гое замечала — стоило только присмотреться.

Хотя все вооружение подлодки составляли орудие и пуле­мет, их с избытком хватило бы, чтоб отправить на дно старый потрепанный сухогруз, который переоборудовали в транспорт.

501

Запас торпед на подлодке был ограничен, и предназначались они только на случай непредвиденных встреч с боевыми ко­раблями противника, если те у Японии еще оставались. Су­ществовало такое железное правило.

Крепко ухватившись за перила, Мускатный Орех наблюда­ла, как черный орудийный ствол поворачивается в ее сторону. Только что он был мокрым, и вот летнее солнце уже высуши­ло его. Ей не приходилось видеть таких больших пушек. В Синьцзине было много японских полевых орудий, но по раз­меру они не шли ни в какое сравнение с пушкой, которую она увидела на палубе субмарины.