Мы постепенно учились настраивать себя, свое существо, свои мысли на волну появившегося нового понятия: «наш дом». Учились думать и чувствовать вместе. Старались относиться к тому, что происходит с нами, как к общему делу. Иногда удава­лось, иногда нет. И все же это было ново и необычно: делать ошибки и самим их исправлять. Любые ссоры, даже самые бур­ные, забывались, стоило нам прижаться друг к другу.

*

Через два года Кумико забеременела. Для нас — для меня, во всяком случае, — это было как снег на голову. Еще бы, ведь мы предохранялись! Бог знает, как это вышло, но факт оставался

274

фактом. Однако наши финансы не позволяли заводить ребен­ка. Кумико только обосновалась у себя в издательстве и соби­ралась, если получится, закрепиться там как следует. Изда­тельство маленькое, поэтому на такую роскошь, как отпуск по беременности, нечего было и надеяться. Кто хотел иметь ре­бенка, те увольнялись, — другого выхода не оставалось. Ре­шись мы на такое, пришлось бы какое-то время жить на одну мою зарплату, но это было практически нереально.

— Видно, о ребенке придется пока забыть, — с каким-то безразличием в голосе сказала Кумико, когда в больнице ей сообщили результаты обследования.

«Похоже, и правда нет другого выхода», — подумал я тогда. Что ни говори, а это самое разумное решение. Мы были моло­ды и совсем не готовы растить детей. Хотелось пожить для себя, устроить как-то жизнь. Тогда это было для нас главное. А с ребенком, казалось, успеем всегда.

Сказать по правде, я не хотел, чтобы Кумико делала аборт. Когда я учился на втором курсе, одна моя подружка — мы с ней познакомились, подрабатывая после лекций, — забереме­нела от меня. Очень милая девчонка, на год моложе. Мы от­лично ладили и, конечно, нравились друг другу, но ничего се­рьезного между нами не было, да и быть не могло. Встречались просто так, чтобы не чувствовать себя одинокими; просто ну­жен был кто-то рядом.

Как это могло получиться? Да очень просто. Когда мы за­нимались любовью, я все время пользовался презервативами, а в тот день вдруг ни одного не оказалось. Запас вышел. Я ска­зал ей об этом, а она, замявшись на секунду, ответила:

— Ну, ничего. Сегодня, мне кажется, можно и так. — В тот раз мы и влипли.

Я поверить не мог, что от меня кто-нибудь может забереме­неть, но верь не верь, а кроме аборта, другого выхода из поло­жения мы не видели. Я раздобыл денег и поехал в больницу вместе с ней. Мы сели на электричку и добрались до неболь­шого городка в префектуре Тиба. Там была больница, куда посоветовала обратиться ее подруга. Сойдя на станции, о ко­торой раньше я никогда не слышал, мы увидели множество

275

домиков-скворечников, теснившихся по отлогим холмам до самого горизонта. Огромный жилой массив в последние годы выстроили там для «сарариманов»*, которые не могли позво­лить себе покупать жилье в Токио. Станция новая, и прямо у выхода начинались большие, залитые водой рисовые поля. До этой поездки мне не приходилось видеть полей таких размеров. Улицы пестрели рекламой фирм, торгующих недвижимостью.

Коридор больницы был буквально набит молодыми жен­щинами с огромными животами. Большинство уже прожили со своими мужьями по четыре-пять лет и наконец, получив кредит в банке, обзавелись маленькими домишками в приго­роде, на этом успокоились и решили подумать о продолжении рода. Я оказался единственным парнем, в разгар рабочего дня затесавшимся в эту компанию в приемном покое родильного отделения. Беременные гражданки, все как одна, погляды­вали на меня недобро и в то же время с неподдельным инте­ресом. Потому что сразу было ясно: студент-мальчишка (по виду больше, чем на второкурсника, я не тянул) опростово­лосился — сделал девочке ребенка и теперь притащился с ней на аборт.

После операции мы на электричке вернулись в Токио. В ва­гоне почти никого не было — в конце дня мало кто ехал в сто­лицу. Я попросил прощения за то, что она так натерпелась из-за моей неосторожности.

— Ладно. Не переживай. Ты ведь и в больницу со мной по­ехал, и заплатил за все.