На первый взгляд она выглядела моложе, но в залегших у носа складках чувствова­лась какая-то особенная усталость.

— У вас есть деньги? — обратилась она ко мне.

— Деньги? — переспросил я в растерянности. — Послушай­те, а почему вы спрашиваете?

— Просто так. Может, у вас проблема с деньгами?

— Да нет. Пока нормально.

Женщина чуть скривила губы, точно хотела попробовать мои слова на вкус, продолжая сосредоточенно смотреть на меня. Кивнула головой, потом надела очки, бросила на землю

402

сигарету, легко поднялась со своего места и, не оглядываясь, удалилась. Я с удивлением смотрел, как она исчезает в толпе. Может, она немного не в себе? Хотя, судя по виду, вряд ли. Ногой я потушил брошенную ею сигарету и медленно огля­делся по сторонам. Вокруг меня был обычный реальный мир. Все спешили по своим делам. Я не знал, кто эти люди, и они не знали, кто я. Глубоко вздохнув, я опять, ни о чем не думая, принялся вглядываться в их лица.

*

Я просидел на этой площади одиннадцать дней. Каждый день пил кофе, ел пончики и просто смотрел на лица тысяч прохо­дивших мимо людей. Если не считать бессмысленного корот­кого разговора с подошедшей тогда хорошо одетой женщиной, за все это время я ни с кем словом не обмолвился. Ничего особенного я не делал, и ничего особенного не происходило. Однако даже после одиннадцати дней почти полного вакуума я так ни к чему и не пришел и по-прежнему блуждал в сложном, запутанном лабиринте, не умея развязать самый простой узел.

Но на одиннадцатый день, вечером, произошел странный случай. Было воскресенье, и я засиделся на своем месте, рас­сматривая людей, дольше обычного. По воскресеньям публи­ка в Синдзюку совсем не та, что в обычные дни; часа пик тоже нет. Вдруг в глаза мне бросился парень с черным чехлом от гитары. Среднего роста, в очках в черной пластмассовой оп­раве, с длинными волосами до плеч, в синих джинсах и джин­совой рубашке, много повидавших белых кроссовках. Он про­шел мимо, сосредоточенно глядя прямо перед собой. Меня как ударило, когда я его увидел. Сердце екнуло — я же знаю этого парня. Где-то его встречал. Чтобы вспомнить, понадо­билось несколько секунд. Это же певец, которого я видел в ту ночь в баре, в Саппоро. Точно, он.

Вскочив со скамейки, я поспешил за ним. Парень шел не спеша, почти лениво, так что догнать его не составило труда. Подстроившись под его походку, я зашагал за ним метрах в де­сяти позади. Мне страшно хотелось окликнуть его: «Послушай­те! Ведь это вы пели в Саппоро три года назад? Я вас там слы-

403

шал». «Вот как? — сказал бы он. — Спасибо, спасибо». А что дальше? «В тот вечер моя жена сделала аборт. А недавно она от меня ушла. Спала с одним...» Это, что ли, говорить? Я решил просто идти за ним и посмотреть, что будет. А может, по дороге какая-нибудь идея придет в голову.

Парень уходил от вокзала все дальше. Оставив позади не­боскребы Синдзюку, он перешел шоссе Омэ и двинулся в сто­рону Иоиоги, весь глубоко в своих мыслях. Видно, дорога была ему хорошо знакома — он шел вперед без всяких колебаний, не оглядываясь. Шагал в том же темпе, глядя прямо перед со­бой. Я следовал за ним, вспоминая тот день, когда Кумико сделала аборт. Саппоро. Начало марта. Твердая промерзшая земля, в небе время от времени начинают кружиться снежные хлопья. Я снова очутился на тех улицах, вдохнул грудью сты­лый воздух. Увидел белый парок от дыхания людей.

И тут меня осенило: тогда-то и начались все эти перемены. Точно. Это был поворотный момент, когда течение происхо­дящих вокруг меня событий стало менять направление. Если подумать, аборт имел очень большое значение для нас обоих. Но тогда я этого как следует не понимал. Зациклился на са­мом аборте, а самое главное, может, — совсем в другом.

Я должна была это сделать. Думала, так лучше и для тебя, и для меня. Но есть кое-что, чего ты не знаешь. Не могу пока пере­дать это словами. Я от тебя ничего не скрываю, хотя до сих пор не знаю наверняка. Вот поэтому и не могу выразить.