На пятую ночь я снова услышал, как вдали зазвенели на санях колокольчики. Было начало третьего. Поднявшись с дивана, я накинул поверх пижамы кардиган и вышел из «примерочной». Миновал кухню и направился в комнатку Корицы; отворил дверь и вошел. Корица опять вызывал меня к компьютеру. Я сел на стул перед монитором и прочитал появившееся на экране сообщение:

Вы получили доступ к программе "Хроники Заводной Птицы". Выберите документ (1-17).

Я щелкнул по номеру 17, и документ открылся.

40. Хроники Заводной Птицы № 17 (Письмо Кумико)

«Мне о многом надо тебе сказать. Хотя, чтобы выложить все, наверное, понадобится уйма времени — может быть, несколь­ко лет. Мне уже давно надо было перед тобой открыться, но, к сожалению, мужества не хватало. Надеялась: а вдруг обойдет­ся, вдруг не так страшно все окажется. И в результате — этот кошмар для нас с тобой. Это я во всем виновата. Пускаться в объяснения слишком поздно. Времени нет. Поэтому сейчас я хочу сказать тебе только самое главное.

Я должна убить своего брата, Нобору Ватая.

Пойду в палату, где он лежит, и выдерну из розетки штеп­сель системы жизнеобеспечения. Сестре разрешат подежурить ночью у постели брата вместо сиделки. Они не сразу заметят, что я его отключила. Вчера врач объяснил мне, как эта систе­ма работает. Подожду, когда он умрет, а потом сразу сдамся полиции, признаюсь, что сделала это нарочно. Объяснять ни­чего не буду. Скажу только, что считаю, что поступила пра­вильно. Надо думать, меня тут же арестуют по обвинению в убийстве и будут судить. Набегут журналисты, разговоры пой­дут разные — достойная это смерть или нет. Но я буду мол­чать. Никаких объяснений, никаких оправданий. Просто за­хотела лишить жизни одного человека — Нобору Ватая — и

757

лишила. Вот и вся правда. Может, меня посадят в тюрьму. Не страшно. Самое страшное для меня уже позади.

*

Если бы не ты, я бы давно сошла с ума. Отдалась бы кому-нибудь совершенно чужому и оказалась бы на таком дне, от­куда уже не возвращаются. Мой брат, Нобору Ватая, то же самое много лет назад сделал с сестрой, и она наложила на себя руки. Он обесчестил нас обеих. Не над телом надругался, нет. Он сделал еще хуже.

Я полностью лишилась свободы и безвылазно сидела одна в темной комнате. Цепью меня никто не приковывал, стражу не приставлял, но убежать оттуда мне было не по силам. У брата имелись куда более прочные цепи и строгая стража — я сама. Я была и цепью, сковывавшей мои ноги, и суровой, неусып­ной стражницей. Где-то внутри меня, конечно, жила надежда на спасение, но одновременно существовала еще одна я — малодушная, опустившаяся особа, оставившая мечты спастись бегством, и то мое я, которое хотело убежать, никак не могло перебороть то, второе я. Для этого не хватало сил: душу и тело мои растлили. Я лишилась права на спасение и возвращение к тебе. Не только потому, что меня обесчестил мой брат. Еще до этого я сама опозорила себя навсегда.

Я тебе писала, что спала с другим, но это неправда. Хочу признаться: я не с одним спала. Их было много. Так много, что не сосчитать. Не знаю, что заставило меня пойти на это. Вспоминаю сейчас и думаю: может, влияние брата виновато? Не спрашивая разрешения, он открыл во мне какой-то ящи­чек и, вытащив на свет божий что-то такое... неприятное, не­постижимое, заставил меня без конца отдаваться другим муж­чинам. Брат на это способен, и я должна признать вопреки желанию: мы связаны с ним где-то там, во мраке.

Так или иначе, когда брат пришел, я уже извалялась в грязи так, что было не отмыться. Докатилась до того, что заразилась венерической болезнью. И все же — я тебе уже писала об этом, — несмотря ни на что, тогда у меня ни разу не возникло чувство, будто я делаю гадости, причиняю тебе зло. Мои по-

758