Ну, лысеет человек. В большинстве случаев он не виноват. Сколько у него волос выпадает: больше, чем у других, или меньше? Мне мой начальник, когда я у них подрабатывала, говорил, что процентов на девяносто это от генов зависит. Получил такой ген от деда или отца — и все. Что ни делай — рано или поздно все равно лысеть начнешь. Тут уж не ска­жешь: мол, от воли человека все зависит. Придет время — этот самый ген встает и говорит: "Ну что? Поехали потихоньку?" (не знаю, правда, способен ген на такие штуки или нет), и волосам ничего не остается — только выпадать. Разве это спра­ведливо? Конечно, несправедливо.

*

Теперь ты знаешь, что я далеко-далеко, вкалываю на фабри­ке, каждый день, изо всех сил. Что к парикам и их производ­ству у меня большой личный интерес. В следующий раз напи­шу побольше, как работаю, как живу. Ну ладно. Пока. Бывай здоров!»

12. Эта лопата настоящая или нет? (Что было ночью. Часть 2)

Мальчик крепко уснул, и ему приснился сон, в котором все было как наяву. Он понимал, что это сон, и от этого станови­лось легче. Я знаю: это — сон, а вот до этого был не сон. Тогда все было взаправду, по-настоящему. Я запросто могу отличить, чем одно от другого отличается.

Во сне мальчик глубокой ночью оказался в саду. Вокруг ни души. Он взял лопату и принялся раскапывать ту самую яму, которую завалил землей долговязый. Лопата была прислонена к стволу дерева. Яму этот долговязый чудак засыпал только что, поэтому копать было не так трудно, но много ли надо пятилетнему мальчишке — подержал тяжелую лопату и уже запыхался. К тому же он был босиком, и ступни ужасно мерз­ли. Но мальчик пыхтел и орудовал лопатой, пока из земли не показалась та самая, закопанная верзилой тряпка.

Заводная Птица голоса больше не подавала. Взобравшийся на сосну коротышка не показывался. От висевшей в округе тишины звенело в ушах. Верзила и коротышка будто испари­лись. «Но в конце концов это же сон», — думал мальчик. Завод­ная Птица, похожий на отца дядька, что залез на дерево, — это не сон, это все наяву было. И никакой связи между тем и этим нет. Но странное дело: выходит, он сейчас, во сне, рас-

527

капывает ту яму, которую вырыли на самом деле. Как же от­личить, где сон, а где не сон. Вот, например, эта лопата — на­стоящая она или только снится?

Чем больше мальчик думал, тем меньше понимал, что к чему. Тогда он перестал ломать голову и принялся копать изо всех сил. Наконец лопата наткнулась на тряпичный сверток.

Мальчик осторожно обкопал землю вокруг тряпки, стара­ясь не повредить то, что в нее завернуто, потом опустился на колени и вытащил сверток из ямы. С ясного, без единого об­лачка, неба, не встречая на пути никаких преград, на землю струился холодный сырой свет полной луны. Странно, но во сне мальчику почти совсем не было страшно. Ужасное любо­пытство разбирало его. Развернув сверток, он обнаружил че­ловеческое сердце. Оно оказалось такого же цвета и формы, как на рисунке в энциклопедии. Сердце еще жило и шевели­лось, напоминая только что брошенного родителями ребен­ка, — энергично пульсировало, хотя крови из перерезанных артерий видно не было. В ушах у мальчика громко стучало: бум! бум! бум! Это колотилось его сердце. Два сердца — похо­роненное и его собственное — размеренно бились в унисон, будто о чем-то разговаривая друг с другом.

Переведя дух, мальчик решительно сказал себе: «Нечего бояться! Подумаешь, человеческое сердце. В энциклопедии такое же. У любого человека есть сердце. И у меня тоже». Ус­покоившись, он снова завернул сердце в тряпку, положил в яму и засыпал землей. Потом утрамбовал землю босой ногой, чтобы не было заметно, что яму кто-то раскапывал, лопату прислонил к дереву там, где стояла. Ночью земля была холод­ная как лед. Покончив с делом, мальчик вскарабкался на по­доконник и залез обратно в свою теплую, хорошо знакомую комнату. Отряхнул подошвы над ведерком для мусора, чтобы не запачкать простыню, и забрался в кровать, собираясь ус­нуть, но ту заметил, что в ней уже кто-то лежит.