Парень изображал любезность и, сияя улыбкой, выписал квитанцию.

— Слыхали, Окада-сан, какой несчастный случай произошел сегодня утром у нас на станции? Примерно в полдесятого.

— Какой несчастный случай? — спросил я испуганно. — С кем?

— Маленькую девочку придавило. Фургон подавал назад и... Говорят, она в тяжелом состоянии. Я проезжал там сразу после того, как это случилось. Сутра насмотришься такого... Жуть! Ужасно боюсь этой малышни. Их ведь в зеркало не видно, ког­да сдаешь задом. Вы знаете химчистку у станции? Так вот, он наехал на нее как раз напротив химчистки. Народ там оставляет велосипеды, коробки наставлены — вообще ничего не видно.

Парень ушел, и мне вдруг стало невтерпеж дальше оста­ваться дома. Сделалось душно, темно и тесно. Я обулся и вышел на улицу, не заперев дверь, не закрыв окна, не вык­лючив свет на кухне. Посасывая лимонный леденец, принял­ся бесцельно бродить по округе и, прокручивая в голове раз­говор с посланцем из винной лавки, вспомнил, что надо забрать из химчистки вещи — блузку и юбку Кумико. Кви­танция осталась дома, но я решил за ней не заходить, наде­ясь, что вещи и так отдадут.

216

Я почувствовал, что все вокруг выглядит как-то не так. По­падавшиеся навстречу люди казались неестественными, по­хожими на роботов. Вглядываясь в лица прохожих, я пытался угадать, что это за люди. В каких домах живут? Какие у них семьи? Изменяют ли они друг другу? Счастливы ли они? До­гадываются ли, как ненатурально выглядят?

Перед химчисткой еще оставались следы утреннего проис­шествия: линии, начерченные полицией мелом на асфальте; тут же несколько человек, направлявшихся за покупками, с серьезным видом обсуждали случившееся. Но внутри все было как всегда. Все так же играла черная магнитола, в глубине над­рывался старый кондиционер, из-под утюга поднимались об­лака густого пара. Роберт Максвелл исполнял на арфе «Морс­кой отлив». Здорово было бы съездить на океан! Я представил запах песка, шорох разбивающихся о берег волн. Чайки. Бан­ка ледяного пива.

Хозяину химчистки я сказал, что забыл квитанцию.

— Я заходил к вам на прошлой неделе — в пятницу или суб­боту. Сдавал блузку и юбку.

— Окада... Окада... — бормотал он, перелистывая школьную тетрадку. — Ага. Вот, нашел. Блузка и юбка. Но ведь ваша жена их уже получила, Окада-сан.

— Получила? — опешил я.

— Да, вчера утром. Я точно помню — сам выдавал ей вещи. Я так понял, что она шла на работу и по пути заглянула сюда. У нее и квитанция была.

Я потерял дар речи и молча уставился на хозяина.

— Вы бы спросили у жены. Я ей все выдал. Тут никакой ошибки нет, — уверял меня он. Потом достал сигарету из пач­ки, лежавшей на журнале для записи клиентов, и щелкнул за­жигалкой.

— Вы говорите, вчера утром? — спросил я. — А не вечером?

— Утром-утром. Рано, часов в восемь. Ваша жена зашла раньше всех, так что я хорошо ее запомнил. Приятно, когда первым клиентом с утра оказывается молодая женщина.

В ответ я не смог выдавить из себя даже подобия улыбки, собственный голос показался мне чужим.

217

— Ну, тогда понятно. Я просто не знал, что она уже была у вас.

Хозяин кивнул, мельком взглянул на меня и потушил сига­рету, хотя сделал всего несколько затяжек. Потом снова взял­ся за утюг. Похоже, чем-то я его заинтересовал и он собрался было что-то сказать, но передумал. Мне тоже хотелось задать ему пару вопросов. Как выглядела Кумико, когда приходила за своими вещами? Что у нее было в руках? Но в голове у меня все перепуталось, к тому же страшно пересохло в горле. Захо­телось присесть где-нибудь и выпить чего-нибудь холодного, чтобы привести мысли в порядок.