Потом пять лет — молодая пара. У мужа вроде какое-то дело было, но что конкретно — не помню. Уж как они жили — сча­стливо или нет, — не знаю. За домом по моему поручению смотрела одна риэлторская фирма. Я этих жильцов в глаза не видел, почему они съехали — тоже понятия не имею, но ниче­го плохого о них не слыхал. Думаю, им стало тесновато и они захотели собственный дом построить.

— Мне, было дело, один человек сказал, что у нас здесь ка­кое-то течение нарушено. Тебе это ни о чем не говорит?

— Течение? — переспросил дядя. — Какое еще течение?

— Я сам толком не пойму. Просто мне так сказали. Дядя задумался.

— Нет, ничего в голову не приходит. Но, похоже, это была не очень удачная идея — перегородить с обеих сторон нашу до­рожку. Ведь если подумать, это странно, когда у дороги нет ни начала, ни конца. И у дороги, и у реки один главный принцип — движение потока. Прегради ему путь — и все остановится.

— Правильно, — сказал я. — Тогда мне надо спросить у тебя еще одну вещь. Ты когда-нибудь слышал здесь Заводную Птицу?

— Заводную птицу? — спросил дядя. — А это еще что та­кое?

В нескольких словах я рассказал ему про Заводную Птицу: как она садилась на дерево у нас в саду и каждый день кричала таким голосом, будто заводила пружину.

— Не знаю. Никогда не видел и не слышал. Я вообще люб­лю птиц и всегда с удовольствием слушаю, как они поют, но о такой птице в первый раз слышу. Она имеет какое-то отноше­ние к дому?

— Да нет. Я бы не сказал. Просто интересно, знаешь ты про нее или нет. Вот я и спросил.

— Знаешь что? Если хочешь узнать побольше о тех, кто жил в доме после меня, сходи в ту риэлторскую контору. «Сэтагая дайити», рядом со станцией. Найди там старика Итикаву, ска­жи, что я тебя послал, и поговори с ним. Он несколько лет присматривал за домом. Итикава сто лет живет там, у вас, и многое может рассказать. Это от него я услышал о доме Мияваки. Он поболтать любит, сходи к нему.

337

— Спасибо. Схожу, — сказал я.

— Ну а как у тебя с работой? Подыскал что-нибудь? — по­интересовался дядя.

— Нет еще. По правде говоря, я не очень-то и стараюсь. Кумико работает, я хозяйством занимаюсь. Обходимся пока.

Дядя, как мне показалось, над чем-то задумался, а потом сказал:

— Будут проблемы — дай мне знать. Может, смогу помочь чем-нибудь.

— Спасибо, дядя. Обязательно к тебе обращусь, если что. — На этом разговор окончился.

Позвонить в эту дядину риэлторскую фирму, расспросить о доме и людях, которые тут до меня жили? Ну, это уж полный маразм, подумал я и решил забыть об этом деле.

Дождь продолжал моросить так же бесшумно; все вокруг стало мокрым — крыши домов, деревья в саду, земля. На обед я съел суп из банки и тост и весь остаток дня пролежал на диване. Хотел было сходить в магазин, но вспомнил про пят­но — и охота выходить пропала. Тут я пожалел о сбритой бо­роде. В холодильнике, правда, еще оставалось немного ово­щей, а на полке — несколько банок консервов. Еще был рис и яйца. Небогато, но дня два-три протянуть можно.

Я просто лежал, ни о чем не думая, читал, слушал кассеты с классикой, рассеянно смотрел на сыпавшийся в саду дождь. Мыслительные способности деградировали до предела. Вид­но, я перетрудил мозги, просидев так долго в темном колодце. Стоило начать думать о чем-то серьезном, как голову схваты­вала тупая боль, будто ее сдавливали тисками, обернутыми во что-то мягкое. А при попытке окунуться в воспоминания все мускулы и нервы моего тела, казатось, скрипели от натуги. Прямо Железный Дровосек из «Волшебника страны Оз», ко­торый заржавел, когда у него кончилось масло.

То и дело я вставал и шел в ванную, чтобы перед зеркалом поглядеть, что там с пятном на лице. Отметина была на месте, ничего не изменилось — ни размер, ни цвет. Еще оказалось, что я побрился не до конца — на верхней губе остались воло­сы. Я про них совсем забыл, когда, выбривая правую щеку,

338

обнаружил пятно и запаниковал. Пришлось еще раз умыться горячей водой, намазаться кремом и сбрить остатки щетины.