Раз в неделю в «конторе» я получала деньги. Не такие, как раньше, но с учетом чаевых от клиентов все равно вполне при­личные. Встречались, конечно, и люди, прямо скажем, со странными фантазиями, но меня это не смущало. Чем ориги­нальнее фантазия, тем большим выходило мое вознагражде­ние. У меня появились постоянные клиенты, которые чаевых не жалели. Для своих заработков я открыла несколько счетов в разных банках. Но деньги меня тогда уже не интересовали. Так, колонки цифр... Весь смысл моего существования сво­дился к одному: проверить, неужели мои чувства атрофирова­лись совсем.

Просыпаясь утром, я какое-то время лежала в постели, при­слушиваясь к своему телу. Ничего похожего на боль! Откры­вала глаза, медленно собирала свои мысли и проверяла ощу­щения на каждом участке тела — с головы до кончиков пальцев на ногах. Нигде ничего не болело. Я не могла понять: то ли боли действительно не было, то ли я ее просто не чувствовала. Так или иначе, ушла не только боль, но и вообще всякие чув­ства. Потом я вставала и шла в ванную чистить зубы. Снимала пижаму и принимала горячий душ. Тело наполняла необык­новенная легкость. Оно было таким легким и воздушным, что казалось чужим. Казалось, мой дух вселился в не принадлежа­щее мне тело. Глядя на себя в зеркало, я чувствовала огромное расстояние, отделяющее меня от моего тела.

Жизнь без боли... Я мечтала о ней столько лет, но когда мечта сбылась, я никак не могла отыскать в ней свое место. Между этой жизнью и мною пролегала четкая грань, и это приводило меня в смятение. Я ничем не была связана с этим миром. Миром, который прежде ненавидела и продолжала

120

ненавидеть за нечестность и несправедливость. Но там, по крайней мере, было понятно, кто я есть. Теперь же мир пере­стал быть миром, а я перестала быть сама собой.

Я стала часто плакать. Приходила днем в парк Синдзюку или Иоиоги, садилась на траву и заливалась слезами. Плакала час или два. Рыдала в голос. Проходившие мимо пристально смотрели на меня, но я их не замечала. Как было бы хорошо, если бы я умерла тогда, вечером 29 мая! Но после того что случилось, я уже не могла умереть. Вместе с чувствами ушли и силы, которые все-таки нужны, чтобы лишить себя жизни. Не было ни боли, ни радости. Не осталось ничего, кроме опусто­шенности. Я перестала быть собой.

Крита Кано глубоко вздохнула и на какое-то время задер­жала дыхание. Затем взяла чашку из-под кофе, заглянула в нее, чуть покачала головой и поставила обратно на блюдце.

— Тогда-то я и встретила Нобору Ватая.

— Кого? Нобору Ватая? Он что же — был вашим клиен­том? — Я был поражен. Она молча кивнула.

— Но ведь... — начал было я, но остановился, чтобы подыс­кать нужные слова. — Вы понимаете... Ваша сестра сказала мне, что Нобору Ватая вас изнасиловал. Это имеет отношение к тому, что вы рассказали?

Крита Кано взяла лежавший на коленях платок, приложи­ла его к губам. Затем посмотрела мне прямо в глаза. Что-то в ее взгляде меня тревожило.

— Извините меня, пожалуйста. Нельзя ли попросить еще чашечку кофе?

— Разумеется. — Я взял ее чашку со стола, поставил на под­нос и вышел с ним на кухню. Дожидаясь, пока согреется кофе, я засунул руки в карманы брюк и прислонился к сушилке. Когда я вошел в гостиную с чашкой в руках, Криты Кано на диване не было. Вместе с ней исчезли и сумка, и платок. Я за­глянул в прихожую. Ее туфель там тоже не оказалось.

9. Острая потребность в электричестве и подземные водостоки • Соображения Мэй Касахары по поводу париков

Утром, проводив Кумико на работу, я пошел поплавать в бас­сейн. По утрам там меньше народа. Вернувшись домой, при­готовил кофе и сел пить его на кухне, обдумывая оборвав­шийся на середине странный рассказ Криты Кано и стараясь вспомнить все по порядку. Чем больше я думал, тем более удивительной казалась вся эта история, но голова работала все медленнее, и страшно хотелось спать. Я прилег на диван, закрыл глаза и тут же отключился. И мне приснился сон.