С подлодки просигнализиро­вали прожектором: «Немедленно остановиться! Открываем огонь на поражение! Пересадите пассажиров в спасательные шлюпки!» (Мускатный Орех, конечно, не могла тогда понять сигналов, но приказы эти четко запечатлелись у нее в памя­ти.) На транспорте, кое-как переделанном из сухогруза в са­мый разгар неразберихи военного времени, спасательных средств не хватало. Оказалось, что на пятьсот с лишним пассажиров и членов команды — всего две маленькие шлюпки. Спасательных жилетов и кругов тоже почти не было.

Сжимая руками поручень, Мускатный Орех, как заворожен­ная, не сводила глаз с обтекаемого тела субмарины. Подлодка сверкала на солнце как новенькая, на корпусе — ни пятныш­ка ржавчины. Девочка смотрела на выведенный белой крас­кой номер на рубке, на вращающуюся сверху антенну радара, на офицера в темных очках с белыми, как песок, волосами. «Эта подлодка возникла из глубины моря, чтобы нас всех убить, — думала Мускатный Орех. — Но в этом нет ничего осо­бенного. И война тут совсем ни при чем, такое может произой­ти где угодно и с кем угодно. Люди считают, что во всем вино­вата война. Ничего подобного. На свете всякое случается, и войны бывают».

Глядя на подлодку и нацелившуюся прямо на нее огром­ную пушку, Мускатный Орех не испытывала страха. Мать что-то кричала ей, но слов она не слышала. Потом почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за запястья и потянул, но она не отпускала руки. Крик и шум вокруг стали постепенно отда-

502

ляться, будто кто-то убирал громкость радиоприемника. «По­чему так хочется спать?» — промелькнуло в голове. Она за­крыла глаза — сознание тут же потухло и унеслось с палубы куда-то далеко-далеко.

*

На глазах у Мускатного Ореха японские солдаты прочесывали обширную территорию зоопарка и расстреливали животных, которые могли напасть на людей. Вот выпущенная по приказу офицера из «тридцатьвосьмерки» пуля пробивает тигриную шкуру и разрывает внутренности зверя. Небо сверкает сине­вой, и с окрестных деревьев, подобно внезапному ливню, об­рушивается пронзительный стрекот цикад.

Солдаты делали свое дело молча. На их обожженных солн­цем лицах не было ни кровинки, и они напоминали изобра­жения на древних керамических сосудах. Через несколько дней, самое большее — через неделю, в Синьцзин должны были войти главные силы советской дальневосточной груп­пировки. Остановить их было невозможно. За время войны почти все отборные подразделения Квантунской армии, не­когда великолепно оснащенные, перебросили на юг, где бое­вые действия охватывали все новые районы, и теперь большая их часть лежала на морском дне или гнила в непроходимых джунглях. Были потеряны почти все противотанковые пушки и танки. Из грузовиков для перевозки войск на ходу остава­лось всего ничего. Запчасти кончились. Хотя всеобщая моби­лизация поставила под ружье достаточно солдат, не было воз­можности вооружить всех хотя бы старыми винтовками; патронов тоже не хватало. Квантунская армия, громко вели­чавшая себя «несокрушимым оплотом Севера», превратилась в «бумажного тигра». Советский Союз, разгромив германскую армию, перебрасывал по железной дороге на Дальневосточ­ный фронт мощные механизированные соединения. Они были прекрасно оснащены и имели высокий моральный дух. Раз­гром Маньчжоу-го становился неизбежным.

Все это понимали, и командование Квантунской армии — в первую очередь. Поэтому оно отвело главные силы в тыл,

503

бросив, по сути дела, на произвол судьбы пограничные гарни­зоны и местных крестьян. Многие из этих безоружных людей были убиты советскими войсками, которые наступали слиш­ком быстро, чтобы позволить себе брать пленных. Многие женщины предпочли самоубийство изнасилованию — они кончали с собой целыми группами, а бывало, их к этому при­нуждали. Пограничные гарнизоны, запершись в бетонных бун­керах укрепленного объекта под названием «Вечная крепость», ожесточенно сопротивлялись, но без тыловой поддержки, под натиском противника, многократно превосходившего их, по­легли почти целиком.