Сержант взглянул на меня и захохотал. Достал из кожаной кобуры на поясе большой автоматический пистолет, снял с предохранителя и с громким щелчком дослал патрон в пат­ронник. Дуло пистолета уперлось мне в голову. Монгол очень долго держал палец на курке, но так и не спустил его. Медлен­но опустил ствол и, подняв левую руку, указал на колодец. Облизывая языком пересохшие губы, я не отводил глаз от пи­столета. Так вот оно что! Мне давали право выбирать свою судьбу — одно из двух: или сейчас я получу пулю, и тогда все кончено, или прыгаю вниз. Колодец глубокий, не повезет с приземлением — смерть. Повезет — тогда умирать придется медленно, на дне этой черной дыры. Вот о каком шансе го­ворил русский офицер! Сержант вынул часы, которые ото-

194

брал у Ямамото, и показал мне пять пальцев. На раздумье мне было отпущено пять секунд. Когда он досчитал до трех, я вскочил на край колодца и прыгнул как в омут. Другого не оставалось. Надеялся зацепиться за стенку, чтобы спустить­ся по ней, но не получилось — руки лишь скользнули по сте­не, и я сорвался вниз.

Колодец действительно оказался глубокий, и времени про­шло изрядно, прежде чем я ударился о землю. Во всяком слу­чае, мне так показалось. Хотя на самом деле, конечно, паде­ние заняло от силы несколько секунд. Но помню, что за время полета во мраке я успел о многом подумать. О нашем остав­шемся где-то далеко городке. О девушке, с которой до отправ­ки на фронт я только раз поцеловался. Вспомнил о родителях и поблагодарил бога за то, что у меня не брат, а младшая сес­тра. Пусть даже я здесь умру, она все равно останется с ними, и не надо будет бояться мобилизации. Вспомнил рисовые ле­пешки, завернутые в листья дуба. И тут с такой силой ударил­ся о высохшую землю, что на миг потерял сознание, почув­ствовав в последний момент, будто весь воздух вырвался наружу из моего тела. Оно грохнулось на дно колодца, как ме­шок с песком.

Шок от удара и в самом деле продолжался всего несколько мгновений. Когда я пришел в себя, сверху падали какие-то брызги. «Неужели дождь?» — подумал я. Нет, сверху лилась моча. Я лежал на дне колодца, а монгольские солдаты, один за другим, мочились на меня. Высоко вверху маячили мелкие силуэты людей, которые подходили к круглому отверстию в земле и по очереди справляли нужду. Происходило что-то чу­довищно нереальное, похожее на бред человека, накачавше­гося наркотиками. Однако это была явь. Я действительно ва­лялся на дне колодца, и на меня лилась настоящая моча. Когда все наконец иссякли, кто-то посветил на меня фонарем. По­слышался хохот, и фигуры, стоявшие у края колодца, исчезли. И всё сразу поглотила глухая, вязкая тишина.

Я решил полежать пока лицом вниз и подождать, не вер­нутся ли они. Но прошло двадцать минут, потом тридцать (ко­нечно, часов у меня не было, и я говорю только приблизи-

195

тельно) — солдаты не возвращались. Похоже, они ушли на­всегда, оставив меня одного на дне колодца, посреди пусты­ни. Если монголы больше не придут, подумал я, сначала надо проверить, все ли у меня цело. Сделать это в темноте было весьма нелегко. Ведь я даже тела своего не видел и не мог соб­ственными глазами проверить, что со мной. Пришлось поло­житься только на ощущения, которые в таком мраке вполне могли подвести. Почему-то казалось, что меня обманули, об­вели вокруг пальца. Очень странное было чувство.

И все-таки медленно и осторожно я начал разбираться в ситу­ации, в которую попал. Первое, что я понял, — мне страшно по­везло. Дно колодца покрывал песок, и оно оказалось довольно мягким. Если бы не это, при падении с такой высоты мне пере­ломало бы все кости. Я глубоко вдохнул и попробовал пошеве­литься. Для начала — подвигать пальцами. Они повиновались, хотя и с некоторым трудом. Потом попытался приподняться, но не сумел. Тело, казалось, совсем ничего не чувствовало. С созна­нием был полный порядок, но вступать в контакт с телом оно никак не хотело. Как я ни пробовал заставить мышцы подчи­ниться мысленным командам, ничего не получалось.