Шагая по Синдзюку, запруженному спешившим за покупками народом, я чувствовал, как становится все труднее дышать, будто в гортань что-то попало. Я еле волочил ноги.

373

Выйдя из ресторана, я плелся по какой-то улице и задел чемоданом по ноге парню, быстро шагавшему навстречу. Он был высокий, в серой майке и бейсбольной кепке, в ушах — наушники от «уокмана». Я пробормотал «извините», а парень, ни слова не сказав, поправил на голове кепку, выбросил впе­ред руку и без всяких колебаний заехал мне кулаком в грудь. Никак не ожидая такой реакции, я пошатнулся и упал, уда­рившись головой о стену. Парень же, убедившись, что я сва­лился на землю, с бесстрастным видом удалился. В первый миг я хотел было кинуться за ним, но передумал. Чего уж теперь дергаться... Поднявшись на ноги, вздохнул, отряхнул брюки, взял чемодан. Кто-то поднял и сунул мне в руку упавшие на землю книжки. Оказалось — старушка в круглой шляпе почти без полей. Очень чудная на ней была шляпка. Вручая мне книжки, она, ничего не говоря, слегка покачала головой. Гля­дя на ее шляпу и полное сочувствия лицо, я вдруг непонятно почему вспомнил про Заводную Птицу. Заводную Птицу, что живет где-то в лесной чаще.

Голова хоть и болела немного, но я ее не разбил, отделался небольшой шишкой на затылке. Нечего здесь больше делать. Надо быстрее ехать домой. Возвращаться на нашу тихую до­рожку.

Чтобы восстановить душевное равновесие, я купил в киос­ке на вокзале газету и лимонные леденцы. Достав из кармана кошелек и расплатившись, с газетой под мышкой двинулся к платформе и услышал за спиной громкий женский голос:

— Эй, парень! Ты, длинный, с пятном на лице! Это была продавщица из киоска. «Что еще ей надо?» — по­думал я и повернул обратно.

— Сдачу забыл! — сказала она и протянула мне сдачу с ты­сячи иен. Поблагодарив, я взял деньги.

— Извини, что я про пятно сказала. Не знала, как тебя по­звать, вот и выскочило.

Слабо улыбнувшись, я покачал головой: не бери, мол, в го­лову.

Продавщица посмотрела на меня.

— Чего это ты так вспотел, а? Тебе что, плохо?

374

— Жарко. Шел вот и вспотел. Все в порядке. Спасибо, — сказал я.

В электричке я раскрыл газету. До сих пор как-то не прихо­дило в голову, а ведь и в самом деле — сколько времени я уже газет в руках не держал! Дома газет мы не получали. Кумико, когда было настроение, по пути на работу покупала утренние выпуски в станционном киоске и приносила домой для меня. На следующее утро я брался за вчерашние новости и прочи­тывал колонки с объявлениями о найме на работу. Но Кумико ушла, и некому стало приносить газеты.

Ничего интересного в номере я не нашел. Просмотрел весь — от первой до последней страницы. Пусто, ничего за­служивающего внимания. Свернув газету, я стал по очереди рассматривать развешанную по стенам вагона рекламу ежене­дельников, и тут взгляд наткнулся на надпись — НОБОРУ ВАТАЯ. Крупно набранный заголовок — «Сенсация в полити­ческих кругах — Нобору Ватая баллотируется в депутаты». Я дол­го не сводил глаз с этих иероглифов. НОБОРУ ВАТАЯ. Оказыва­ется, все серьезно. Он действительно хочет стать политиком. Одного этого, пожалуй, достаточно, чтобы уехать из Японии.

С пустым чемоданом в руках я сел на станции в автобус и доехал до дома. Он напомнил мне пустую, брошенную скорлу­пу, и все же, оказавшись в этих стенах, я вздохнул с облегчени­ем. Придя в себя, пошел в ванную принять душ. Там уже не осталось никаких следов присутствия Кумико — ни зубной щет­ки, ни шапочки для душа, ни косметики. Не сушились больше колготки и нижнее белье, не было ее фирменного шампуня.

Обтираясь полотенцем после душа, я подумал, что надо бы купить журнал со статьей про Нобору Ватая. Интересно, что там про него пишут? Хотя, покачал я головой, хочет быть по­литиком — пусть будет. Каждый на это право имеет. К тому же Кумико ушла, поэтому никаких отношений у нас с ним больше не будет, и что дальше с ним произойдет, меня не ка­сается. Так же как и он обо мне ничего знать не будет. Вот и чудесно. Так и должно было быть с самого начала.