Снова зажав пистолет в коленях, я надавил рычажок, вы­нул обойму и вставил в нее два патрона. Одной рукой получа­лось не очень здорово, вдобавок меня колотила мелкая дрожь. Борис хладнокровно следил за моими движениями. На губах его даже мелькнула улыбка. Вставив обратно обойму, я навел пистолет точно между глаз Громова и, уняв дрожь в пальцах, нажал курок. Прогремел выстрел, но пуля даже не задела Бо­риса — прошла в нескольких миллиметрах от уха и застряла в стене. Мелкая пыль от штукатурки полетела во все стороны. Я не считал себя совсем никудышным стрелком, но промазал, хотя стрелял всего с двух метров. В Синьцзине я с удоволь­ствием ходил на стрельбище. С одной рукой стрелять, конеч­но, труднее, зато правая была у меня сильнее, чем у обычных людей, да и "вальтер" — пистолет надежный и хорошо откалиброванный — позволял прицелиться точно. Как можно было промахнуться? Я снова взвел курок и прицелился. Сделал

714

глубокий вдох, сказав себе: "Ты должен его убить!" Тогда мож­но будет считать, что жизнь прожита не напрасно.

— Целься лучше, лейтенант. Этот патрон — последний. — Улыбка не сходила с лица Бориса.

В этот миг на выстрел в комнату влетел Татарин с огром­ным пистолетом в руке.

— Не лезь! — рявкнул на него Громов. — Пусть стреляет. Убьет — тогда делай что хочешь.

Татарин послушно кивнул и направил на меня свой пистолет.

Я выставил вперед правую руку с зажатым в ней "вальтером" и, прицелившись прямо в надменную ледяную улыбку Бориса, с покорным равнодушием выстрелил. Пистолет дер­нулся в руке, но я держал его крепко. Хороший получился выстрел. Только пуля снова прошла мимо — буквально на во­лосок от головы, угодив в часы на стене за спиной Бориса. Часы разлетелись вдребезги. А он даже бровью не повел. От­кинувшись на спинку стула, не сводил с меня змеиных глаз. Пистолет с громким стуком упал на пол.

Несколько секунд мы молчали, никто не пошевелился. На­конец Борис встал и, не спеша наклонившись, поднял выпав­ший из моих пальцев "вальтер". Задумчиво посмотрев на пис­толет, чуть покачал головой и сунул его в висевшую на вешалке кобуру. Потом два раза легонько похлопал меня по руке, будто хотел утешить.

— Ведь говорил же я, что ты убить меня не сможешь. Гово­рил? — Борис достал из кармана пачку "Кэмел" и, щелкнув зажигалкой, закурил. — Стрелял нормально. Просто ты на это не способен. Не дано, понимаешь? Потому и упустил свой шанс. Придется тебе возвращаться домой с проклятием. Не видать тебе счастья, где бы ты ни был. Ты никого не будешь любить, и тебя никто не полюбит. Я тебя проклинаю. Убивать не буду, нет. И не потому, что такой добрый. За эти годы я порядочно народу на тот свет отправил, и, наверное, еще не­мало пойдет тем же маршрутом. Но я никого не убиваю без нужды. Прощай, лейтенант Мамия. Через неделю ты уедешь в Находку. Бон вояж, как говорят французы. Больше мы с то­бой не увидимся.

715

Это была моя последняя встреча с Борисом Живодером. Спу­стя неделю я покинул лагерь; меня вместе с другими пленными отправили поездом в Находку, где нас тоже ожидало немало зло­ключений. Наконец, в начале 1949 года я вернулся в Японию.

*

Сказать по правде, Окада-сан, я совершенно не представляю, имеет ли для Вас мой длинный и странный рассказ хоть ка­кое-то значение. Может быть, это сплошное старческое ны­тье. Я непременно хотел рассказать Вам эту историю. У меня было чувство, что я должен это сделать. Прочитав мое пись­мо, Вы поняли, что я все проиграл, всего лишился. Стал ни на что не способен. Сбылись предсказания и проклятия: я нико­го не люблю, меня тоже никто не любит. Ходячая тень — вот что от меня осталось. Придет время — и я просто растворюсь в темноте. Теперь, посвятив Вас в свою жизнь, я могу уйти со спокойной душой.

Живите с миром, и чтобы Вам никогда не пришлось ни о чем жалеть».

35. Опасное место • Люди перед телевизором • Человек Пустое Место