Судьба — недуг, которым наделила ветеринара его карма. В самом раннем детстве он непостижимым образом открыл для себя, что его жизнью управляет неведомая внешняя сила. Мо­жет быть, все дело в родимом пятне, в бросающейся в глаза синей отметине на его правой щеке. Ребенком он жутко нена­видел это клеймо, отличавшее его от других. Когда приятели насмехались, а незнакомые люди пялились на пятно, ему хо­телось умереть. Если бы только можно было срезать ножом этот кусок плоти! Но время шло, он взрослел и постепенно стал относиться к родимому пятну спокойно — как к частице самого себя, избавиться от которой нельзя. Возможно, из это­го и выросла его покорность судьбе.

Обычно судьба была тиха и монотонна, она окрашивала негромкими тонами лишь самые края полотна, на котором рисовалась картина его жизни, и редко напоминала о своем существовании. Но всякий раз, когда по неведомому стече­нию обстоятельств (как это получалось, он не мог понять; най­ти здесь какую-нибудь закономерность было практически не­возможно) эта сила нарастала, его охватывало полное, почти парализующее смирение. В такие моменты ничего не остава­лось, как все бросить и довериться подхватившему его тече­нию. Он знал по опыту: что бы ни делал, что бы ни думал — изменить все равно ничего невозможно. Судьба требовала сво­его и не успокаивалась, пока не получала того, что ей положе­но. Он был убежден в этом.

639

Не сказать, чтобы он был пассивным или что ему не хвата­ло жизненных сил. Скорее наоборот: натура решительная, он привык добиваться своего, раз что-то решил. Замечательный ветврач, с увлечением учивший других своей профессии. Мо­жет, ему не хватало творческой искры, но в школе он учился превосходно и считался в классе лидером. Был на первых ро­лях и на работе, молодежь его уважала. Слово «фаталист» в общепринятом смысле к нему не подходило, и все же за всю жизнь, с самого рождения, он ни разу не мог уверенно ска­зать: «Это я сам, я и только я так решил». Ему всегда казалось, что это судьба заставляла его принимать те или иные решения. Стоило только подумать: «Как здорово я это решил!» — как че­рез некоторое время приходила мысль, что на самом-то деле все заранее решила какая-то посторонняя сила, ловко маски­ровавшаяся под его «собственную волю». Получается самая обыкновенная приманка, нужная для того, чтобы приручить его, сделать послушным. Самостоятельно он принимал решения только по пустякам, которые, если подумать, в общем-то ника­кого решения не требовали. Он сравнивал себя с номинальным правителем, который, подчиняясь воле регента, прибравшего к рукам реальную власть, лишь прикладывал, когда нужно, госу­дарственную печать. Что-то вроде императора Маньчжоу-го.

Ветеринар очень любил жену и дочь, считал их самым глав­ным своим богатством. Любовь к дочери граничила у него с одержимостью. За них он, не раздумывая, отдал бы жизнь. Доктор много раз представлял, как жертвует собой. Какой бы сладкой была эта смерть! И в то же время, возвращаясь домой с работы и видя жену и дочь, он думал иногда: «В конце кон­цов, они же сами по себе. Меня с ними ничто не связывает. Они существуют где-то далеко-далеко от меня, и на самом деле я ничего о них не знаю». Но несмотря на такие мысли, ветери­нар обожал их, отдаваясь этому чувству целиком, без малей­шего сомнения. В этом для него заключался великий парадокс, неразрешимое, как он чувствовал, внутреннее противоречие, гигантская западня, которую устроила ему жизнь.

Теперь он остался один в этом доме при зоопарке, и мир, которому он принадлежал, стал намного проще и понятнее.

640

Оставалось заботиться только о животных. Жена и дочь уеха­ли, и сейчас о них можно не думать. Ничто не могло поме­шать ветеринару остаться наедине со своей судьбой.