Титься — и уже собрался уходить, как наконец в саду появилась Мэй Касахара и не торопясь направилась ко мне. На ней были хлопчатобумажные шорты, голубая гавайская рубашка и крас­ные резиновые шлепанцы. Подойдя, девчонка взглянула на меня сквозь солнечные очки и улыбнулась.

— Приветствую тебя в наших краях, Заводная Птица! Отыс­кался ли твой кот Нобору Ватая?

— Нет. Поиски пока результата не принесли, — сказал я. — А можно поинтересоваться, что вас так сегодня задержало?

Мэй, засунув руки в карманы, с комичным видом огляну­лась.

— Понимаешь, Заводная Птица, свободного времени у меня, конечно, много, но это не значит, что я с утра до вечера таращусь на дорожку, как часовой. У меня и свои дела есть. Ну ладно, извини. Долго ждал?

— Да не очень. Вот только жарковато тут.

Мэй пристально посмотрела на меня, чуть нахмурила брови.

— Что случилось, Заводная Птица? У тебя такое лицо... Будто тебя только что из могилы выкопали. Иди сюда в тень, отдохни.

Она взяла меня за руку и повела в сад. Усадила в шезлонг, передвинув его под дуб. Густо разросшиеся зеленые ветви от­брасывали прохладную тень.

— Все хорошо. Дома, как всегда, никого нет. Не беспокой­ся ни о чем. Отдохни немножко, ни о чем не думай.

— Послушай, у меня к тебе одна просьба, — сказал я.

— Говори.

— Ты не могла бы позвонить в одно место? Вместо меня?

Вытянув из кармана записную книжку и ручку, я написал номер офиса Кумико. Вырвал страницу и протянул девчонке. Пластиковая обложка записной книжки была теплой и влаж­ной от пота.

— Вот телефон. Спроси: Кумико Окада вышла сегодня на работу? Если нет: была ли она вчера? Вот и все.

Мэй Касахара взяла листок и посмотрела на него, поджав губы. Потом перевела взгляд на меня.

— Ладно. Будет исполнено. А ты выбрось все из головы и прими горизонтальное положение. Я сейчас вернусь.

221

Она ушла, а я, последовав совету, вытянулся в шезлонге и закрыл глаза. Пот сочился из каждой клеточки моего тела. Только попытался сосредоточиться, как в голове начала пуль­сировать кровь, а где-то под ложечкой закопошился стран­ный колючий комок. К горлу подкатила тошнота. Вокруг было тихо. Мне вдруг пришло в голову, что я давно не слыхал За­водной Птицы. Наверное, дня четыре или пять. Нет, память меня подводила. Про птицу я вспомнил, когда ее уже не было слышно. Может, она из перелетных? Впервые я ее услышал с месяц назад. И с тех пор эта неведомая птаха каждый день за­водила пружину маленького мирка, в котором мы жили. Это был сезон Заводной Птицы.

Мэй вернулась минут через десять с большим стаканом. Протянула его мне, и плававшие в стакане кубики льда тихо звякнули. Показалось, что эти звуки родились в другом, очень далеком мире, отгороженном от нас несколькими воротами. Я уловил их, потому что как раз в тот момент ворота оказа­лись открытыми. Но только на время — стоит закрыться во­ротам между двумя мирами, и меня отрежет от этих звуков.

— Пей, — приказала Мэй. — Это вода с лимонным соком. Голове легче станет.

Я выпил половину и вернул стакан. Холодная вода прока­тилась по горлу и стала медленно опускаться вниз. Тут же под­катил спазм тошноты. Образовавшийся в желудке волокнис­тый комок начал разматываться и подступил к самому горлу. Зажмурившись, я пытался перебороть тошноту. Представил, как Кумико садится в поезд, держа в руках блузку и юбку... «Уж лучше бы вырвало. Может, полегчает», — подумал я, но сдержался. Сделал несколько глубоких вдохов — и тошнота постепенно отступила.

— Ну, как ты? — поинтересовалась Мэй.

— Порядок, — ответил я.

— Я позвонила. Назвалась родственницей. Правильно?

— Угу.

— Заводная Птица, она кто? Твоя жена?

— Да.