У моих предков на двоих воображения — как у лягушки, не больше, но жизненный опыт помог — до них дошло, что я их на испуг не беру, раз сказа­ла — значит, так и будет.

Так что в эту проклятую школу я не вернулась. Конец мар­та и весь апрель просидела дома — читала книжки, телик смот­рела или вообще ничего не делала, валяла дурака. И раз по сто на день думала: "Вот бы с Заводной Птицей повидаться". Так хотелось выйти на нашу дорожку, перелезть через стену и встретиться с тобой. Но не так-то это просто. Было б то же самое, что прошлым летом. Поэтому я просто глядела на до­рожку и думала: чем ты сейчас занимаешься? В мир медленно и тихо входит весна, а что с тобой происходит в этом мире? Вернулась ли к тебе Кумико? Что стало с этими странными гражданками — Мальтой и Критой? Что слышно про кота Нобору Ватая? Прошло ли пятно у тебя на лице?

Через месяц такая жизнь опротивела мне до предела. Не знаю, как получилось, но наши окрестности превратились для меня в "мир Заводной Птицы", и я, находясь здесь, втягива-

479

юсь в этот мир, становлюсь всего-навсего его частицей. Это происходит незаметно, как-то само собой. И это не какой-нибудь пустяк. Ты, конечно, в этом не виноват, Заводная Пти­ца, и все же... Мне надо было искать свое собственное место. Думала я, думала и, наконец, придумала.

*

(Подсказка)

Ты поймешь, что это за место, если хорошо-хорошо подума­ешь. Догадаешься — только извилины напрячь надо. Это не школа, не гостиница, не больница, не тюрьма и не дом. Это место — особое, и находится оно далеко-далеко. Это... секрет. Пока во всяком случае.

*

Место, где я живу теперь, тоже в горах и тоже огорожено сте­ной (правда, не такой крутой). Ворота опять же имеются, при них — старичок сторож, хотя вход и выход совершенно сво­бодный. Территория большая, места много — есть даже ма­ленький лесок и пруд, пойдешь гулять на рассвете — звери разные попадаются. Львы, зебры... да нет, шучу— барсуки, фазаны. Маленькие такие, просто прелесть. А еще там есть общежитие, в нем я и живу. Комната на одного, не такая, конечно, как в суперотеле-тюрьме-лесной школе, но тоже чи­стенькая. Еще... хотя погоди, о своей комнате я уже вроде в прошлый раз писала. На полке магнитола (та самая, здоровая, помнишь?). Я сейчас завела Брюса Спрингстина. Можно слу­шать на полную катушку — сегодня воскресенье, после обеда все разошлись гулять, и ябедничать никто не станет.

По уикендам выбираюсь в городок поблизости пошарить кассеты с записями в музыкальном магазине. Сейчас это — мое единственное развлечение. (Книжек почти не покупаю. Если захочется почитать что-нибудь, можно в библиотеке взять.) Подружка из соседней комнаты купила машину б/у и подвозит меня до городка. Я и сама пробовала на ней ездить. Тут такой простор, можно учиться рулить сколько хочешь. Прав еще нет, но все равно — уже здорово получается.

480

Хотя, сказать по правде, кабы не кассеты, делать в этом го­родке совершенно нечего. Развлечений никаких. Все говорят: если хоть раз в неделю туда не ездить — с ума сойдешь, а я кайф ловлю, когда все уходят, — сижу одна и любимую музы­ку слушаю. Как-то раз мы с девчонкой — той, у которой ма­шина, — поехали на свидание. Просто посмотреть, что из это­го выйдет. Она как раз из тех мест и многих там знает. Мне достался неплохой парень, студент, но... как сказать?., я все никак не разберусь со своими чувствами. Они построились там, вдали, как выставленные в тире куклы, и между мной и ними, кажется, висят прозрачные занавески в несколько рядов.

*

Скажу честно, Заводная Птица: когда мы с тобой встреча­лись прошлым летом — сидели вдвоем у тебя на кухне, пили пиво и разговаривали, — я все время думала: "А вдруг он сейчас меня повалит и попытается изнасиловать? Что тогда делать?" Непонятно. Конечно, я бы начала брыкаться, кричать: "Пре­крати! Не надо, Заводная Птица!" Но тут же стала бы думать: а почему, собственно, "не надо" и зачем тебе "прекращать"? В го­лове бы совсем помутилось, и пока я бы разбиралась, что к чему, ты бы уже меня изнасиловал.