В тот день, когда я провожал лейтенанта Мамия до автобусной остановки, Кумико не пришла ночевать. Я прождал ее до две­надцати, читая книгу и слушая музыку, потом махнул на все рукой и лег спать. Заснул с невыключенным светом. Проснул­ся — еще не было и шести. За окном уже совсем рассвело. За тонкими шторами щебетали птицы. Жены рядом не оказалось. Взбитая белая подушка лежала ровно — понятно, ночью на ней никто не спал. На тумбочке у кровати — аккуратно сложенная чистая летняя пижама Кумико. Это я выстирал и сложил ее. Выключив лампу у изголовья, я сделал один глубокий вдох, точно хотел таким способом отрегулировать бег времени.

Не переодев пижаму, я обследовал наше жилье. Зашел сна­чала на кухню, осмотрел гостиную и комнату Кумико. Прове­рил ванную и туалет, заглянул для верности в шкафы. Нигде никого. В доме было как-то необычно пусто и тихо, и каза­лось, мои перемещения не имеют никакого смысла и лишь нарушают эту безмолвную гармонию.

Делать нечего. Я пошел на кухню, налил в чайник воды и поставил на газ. Когда он вскипел, приготовил кофе и сел с

208

чашкой за стол. Сделал тост, закусил картофельным салатом из холодильника. Давненько не приходилось мне завтракать в одиночестве. Вообще, как поженились, мы всегда завтракали вместе. Обедали часто по отдельности, иногда и поужинать вместе не удавалось, но завтрак мы не пропускали, что бы ни происходило. Существовало что-то вроде негласной догово­ренности, почти ритуал. Как бы поздно мы ни ложились, все­гда вставали пораньше, чтобы успеть приготовить нормаль­ную еду и со вкусом позавтракать.

Но в то утро Кумико дома не было. В одиночестве я молча выпил кофе, съел хлеб и стал смотреть на пустой стул напро­тив, думая о туалетной воде — той, что жена надушилась вче­ра утром. Попробовал вообразить мужчину, который, навер­ное, сделал Кумико этот подарок. Представил, как она лежит с ним в обнимку в постели, как его руки ласкают ее обнажен­ное тело. Перед глазами возникла гладкая, словно фарфоро­вая, спина, когда я застегивал ей молнию на платье.

Кофе почему-то отдавал мылом. После первого же глотка во рту остался какой-то неприятный привкус. Я подумал сна­чала, что мне показалось, но и у второго глотка вкус оказал­ся таким же. Выплеснув остатки в раковину, налил кофе в чистую чашку. Опять мыло! Что такое? Кофейник я вымыл хорошо, вода тоже нормальная. Кофе, однако, точно имел какой-то оттенок — то ли мыла, то ли лосьона. Я вылил весь кофейник и собрался заново вскипятить воду, но решил не суетиться. Налил воды из-под крана и выпил. Кофе больше не хотелось.

*

Дождавшись половины десятого, я позвонил Кумико на рабо­ту. К телефону подошла женщина. Я попросил Кумико Ока-да. «Вы знаете, по-моему, она еще не пришла», — последовал ответ. Я сказал «спасибо» и повесил трубку. Потом, как это обычно бывает, когда я не нахожу себе места, принялся за уборку. Разобрал старые газеты и журналы и перевязал их ве­ревкой, до блеска вычистил на кухне раковину, вытер полки, вымыл туалет и ванну. Специальной жидкостью протер зерка-

209

ла и оконные стекла, открутил и вымыл плафон лампы. Снял и выстирал простыни и постелил вместо них чистые.

В одиннадцать опять позвонил Кумико и получил тот же ответ той же женщины: «Окада-сан еще не пришла».

— Она что, не вышла сегодня на работу? — спросил я.

— М-м-м... Ничего не могу сказать. — Голос женщины зву­чал совершенно безразлично. Она просто констатировала факт.

Если Кумико в одиннадцать не появилась в офисе, значит, что-то не так. Конечно, графика работы в издательстве нормаль­ному человеку никогда не понять-, но у Кумико в конторе все было не так, как у других. Они делали журналы о здоровом об­разе жизни и натуральных продуктах питания, и все, кто с ними сотрудничал, — все эти фирмачи, фермеры, медработники, — поднимались с утра пораньше, и к вечеру их рабочий процесс уже заканчивался. Поэтому Кумико и ее коллеги, подстраива­ясь под этот режим, как один являлись на работу в девять утра и к шести уходили, если только не было неотложных дел.