Вдобавок перед от­правкой я получил команду беспрекословно вы поднять указа­ния Ямамото. Короче, исполнение его приказов выходило за рамки уставов.

Мы вышли к Халхин-Голу и двинулись вдоль берега на юг. Река взбухла от растаявшего снега. В воде плескалась крупная

166

рыба. Временами в степи вдалеке показывались волки. Мо­жет, это были не чистокровные волки, а какая-нибудь помесь с бродячими собаками. Но все-таки они представляли опас­ность, и чтобы охранять от них лошадей, приходилось по но­чам выставлять часовых. Мы видели множество птиц — боль­шинство из них, наверное, возвращались к себе домой, в Сибирь. Мы с Ямамото обсуждали особенности местности и, сверяя с картой наш маршрут, заносили в тетради все заме­ченные особенности. Но кроме этой специальной темы, ни о чем другом Ямамото со мной почти не разговаривал. Он мол­ча гнал вперед лошадь, усаживался есть отдельно от осталь­ных и, опять-таки не говоря ни слова, устраивался на ночлег. Мне казалось, что Ямамото уже бывал в этих краях. Он удиви­тельно ориентировался на местности, точно зная, куда дви­гаться дальше.

После двух дней пути на юг, которые прошли без происше­ствий, Ямамото отозвал меня в сторону и сказал, что завтра на рассвете мы будем переправляться на ту сторону Халхин-Гола. Я был ошеломлен: ведь на противоположном берегу уже начи­налась территория Монголии. Даже берег, на котором мы на­ходились, считался опасной зоной, предметом пограничных споров. Монголы настаивали, что это их земля, Маньчжоу-го предъявляло на этот район свои претензии, и из-за этого часто возникали вооруженные столкновения. Если какой-нибудь мон­гольский отряд захватит нас на этом берегу, такие разногласия могли бы нас как-то оправдать. Хотя сейчас, когда таял снег, монголы почти не переходили через реку, опасность столкнуться с ними была невелика. Но случись такое на левом берегу Хал­хин-Гола, это была бы совсем другая история. Уж там точно бродили монгольские патрули. Окажись мы у них в руках — не помогли бы никакие объяснения. Тут уж нарушение границы налицо, и попадись мы — это вызвало бы политические ослож­нения. Нас могли пристрелить на месте, и никакие протесты бы не помогли. К тому же я не получал от своего командира распоряжений о переходе границы. Предписание выполнять приказы Ямамото я в самом деле имел, но никак не мог ре­шить, распространяется оно на такой серьезный шаг, как нару-

167

шение границы, или нет. Во-вторых, как я уже говорил, Хал-хин-Гол разлился, для переправы течение было слишком силь­ным, да и вода ледяная. Реку в такое время года не переходили даже кочевники. Они обычно делали это по льду или летом, когда течение становилось спокойнее, а вода — теплее.

Я выложил все это Ямамото, и он пристально посмотрел на меня. Потом покачал головой и заговорил как-то поучающе:

— Я понимаю: вы волнуетесь, как мы перейдем границу. Это естественно для офицера, под началом которого люди, — по­мнить о своей ответственности. Вы не хотите подвергать бес­смысленной опасности жизни подчиненных. Но позвольте разбираться с этим делом мне. Я за все отвечаю. Всего объяс­нить там я не могу — такова ситуация, но уверяю, что это дело одобрено командованием на самом высоком уровне. О пе­реправе не беспокойтесь: есть место — о нем мало кто зна­ет, — где можно перебраться на ту сторону. Монгольские вой­ска соорудили для себя несколько таких переправ. Вы, наверное, тоже об этом слышали. Я уже несколько раз пере­ходил реку в этом месте, например, в прошлом году, в это же самое время. Вам нечего беспокоиться.

Монгольская армия те места действительно знала хорошо и даже в половодье посылала на правый берег Халхин-Гола воо­руженные группы, хотя и не так много. Так что места для пе­реправы были, и отряд мог перейти реку — при желании. А уж коли переправлялись монголы, мог переправиться и этот Яма­мото, да и нам, наверное, это было по силам.