Вдруг в комнате потемнело. Я попробовал оглядеться, но почти ничего не увидел. Бра на стенах погасли все разом, точно по мановению волшебной палочки. Я различал только расплыв­чатые контуры колыхавшегося надо мной голубого платья.

— Забудь, — послышался женский голос. Но то была не Крита. — Забудь обо всем... Ты спишь и видишь сон, раски­нувшись в теплой грязи. Все мы вышли из теплой грязи, все в нее и вернемся.

Я узнал голос той таинственной женщины, с которой гово­рил по телефону. Это она сидела на мне, соединяя вместе наши тела. На ней тоже было платье Кумико. Незаметно она поме­нялась местами с Критой Кано. Я собрался что-то сказать; не знаю, что именно, но я был в полном раздрае: голос осип, и изо рта вырвался только горячий выдох. Раскрыв глаза, я хо­тел рассмотреть лицо оседлавшей меня женщины, но в ком­нате было слишком темно.

Ничего больше не говоря, женщина призывно задвигала бедрами. Ее мягкая плоть напоминала мне организм, живу­щий сам по себе: он охватывал и потихоньку втягивал меня в себя. Я услышал — или мне лишь показалось? — как у нее за спиной повернулась дверная ручка. Что-то ярко сверкнуло во мраке. Похоже, луч света из коридора ударил в стоявшее на столе ведерко со льдом. А может, это блеснуло лезвие клинка? Но до всего этого мне уже не было дела.

*

Я как следует вымылся под душем, застирал мокрое пятно на трусах. Что же это такое? Откуда вдруг сейчас, когда все вок­руг так запуталось, как нарочно, вся эта эротика во сне?

Поменяв белье, я снова уселся на веранде и стал смотреть в сад, где затеяли пляску пробивавшиеся сквозь густую зеленую листву ослепительные солнечные зайчики. От шедших не­сколько дней кряду дождей по всему саду поднялась свежая ярко-изумрудная зелень. Из-за этого сад выглядел слегка за­пущенным.

Опять Крита Кано. Уже дважды за короткое время я дохо­дил во сне до оргазма, и оба раза — из-за нее, хотя до сих пор

227

у меня не возникало желания с ней переспать. Даже в голову такое не приходило. И все-таки я оказывался с ней в этой ком­нате. Но почему? И кто была та телефонная незнакомка, за­нявшая место Криты Кано? Она говорила, что мы друг друга знаем. Я перебрал в голове женщин, которые у меня были, но похожей не вспомнил. Что-то засело в голове и упорно не от­пускало, заставляло нервничать.

Казалось, будто какое-то воспоминание пытается вырвать­ся наружу из тесной коробки, в которую его упрятали. Я чув­ствовал, как оно неловко, но настойчиво тычется в стенки в поисках выхода. Достаточно слабого намека, чтобы потянуть за ниточку и без труда распутать весь этот клубок. Загадка ждет решения, но отыскать эту тонкую ниточку никак не удается.

В конце концов я прервал эти мучительные размышления. «Забудь обо всем... Ты спишь и видишь сон, раскинувшись в теп­лой грязи. Все мы вышли из теплой грязи, все в нее и вернемся».

*

Было уже шесть, но по-прежнему никто не звонил. Явилась только Мэй Касахара и попросила глоток пива. Я достал из холодильника банку и разлил на двоих. Захотелось есть, и я сделал себе бутерброд — два ломтика хлеба, между ними вет­чина и лист салата — и стал жевать. Мэй посмотрела и заяви­ла, что тоже хочет. Мы молча жевали и пили пиво, а я время от времени еще посматривал на часы на стене.

— У вас что, телевизора нет? — спросила Мэй.

— Нет.

Она чуть прикусила губу.

— Я так и думала. Значит, ты не любишь телевизор?

— Да нет, я бы не сказал. Просто обхожусь как-то без него. Немного подумав, девчонка поинтересовалась:

— А сколько лет ты женат, Заводная Птица?

— Шесть, — ответил я.

— И все шесть лет жили без телевизора?

— Ага. Сначала денег не было. А потом привыкли. И без него хорошо. Тихо.

— Вы, наверное, были счастливы.