Вращая рукоять приводного механизма, матросы вернули в исходное положение пушку, которая держала под прицелом транспорт, — теперь ствол ору­дия был повернут прямо вперед, — и поставили заглушку на ее жуткое черное жерло. Снаряды спустили обратно вниз, ко­манда бегом бросилась к люкам. Теперь матросы двигались совсем по-другому — быстро и энергично. Четкие, экономные движения, никакой болтовни.

На подлодке низко и уверенно взвыли машины, несколько раз прогудела сирена, подавая сигнал: «Команде покинуть па­лубу». Лодка двинулась вперед и тут же стала погружаться, вздымая крупные клочья белой пены, словно только и дожи­далась, пока матросы покинут палубу и задраят изнутри люки. Вода накрыла узкую и длинную палубу, поглотила установ-

519

ленную на ней пушку. Рубка уходила в глубину, рассекая гус­тую синеву моря, вслед за ней, точно желая скрыть последние следы своего присутствия, из виду пропали антенна и перис­коп. Поднявшаяся было зыбь быстро улеглась, и осталось море — небывало тихое и спокойное в тот день летнее море.

Подлодка скрылась с такой же непостижимой быстротой, как появилась, а пассажиры, замерев, стояли на палубе, не сводя глаз с расстилавшейся морской глади. Никто даже не кашлянул. Капитан, придя в себя, отдал команду штурману, тот передал ее в машинное отделение, и древняя судовая ма­шина застонала, завыла протяжно, как собака, получившая пинок от хозяина.

Затаив дыхание, команда транспорта ждала торпедной ата­ки. Американцы, видно, решили, что, чем тратить время на орудийный обстрел, быстрее будет выпустить по судну торпе­ду. Транспорт стал выписывать зигзаги, капитан и штурман, с биноклями в руках, вглядывались в сверкающую поверхность моря, боясь увидеть роковой белый след торпеды. Но торпеда так и не появилась. Лишь через двадцать минут после того, как подводная лодка скрылась из виду, люди, наконец, нача­ли понимать, что избавились от смертельной угрозы. Сначала они никак не могли в это поверить, но мало-помалу до них дошло: смерть обошла их стороной. Даже капитан не мог по­нять, почему вдруг американцы решили не атаковать транс­порт. Что произошло? (Только потом он узнал, что в тот мо­мент, когда подлодка готовилась к атаке, из американского штаба пришел приказ — избегать столкновений с противни­ком, пока он не нападет первым. 14 августа японское прави­тельство сообщило союзникам, что оно принимает условия Потсдамской декларации и согласно на безоговорочную ка­питуляцию.) Когда напряжение спало, некоторые пассажиры тут же на палубе разразились рыданиями, но большинство не имело сил ни плакать, ни смеяться. Несколько часов, а то и дней пассажиры оставались как бы не в себе. Долго не отпус­кавший их запредельный кошмар острыми шипами впился в легкие, сердце, позвоночник, мозг, чрево, оставив неизглади­мый след навсегда.

520

А маленькая Мускатный Орех все это время крепко спала на руках у матери. Проспала как убитая двадцать с лишним часов. Мать громко окликала ее, хлопала по щекам. Все на­прасно — девочка не просыпалась. Она будто погрузилась на морское дно. Дыхание становилось все реже — его было еле слышно, пульс — все медленнее. Но когда судно пришло в Сасэбо, она вдруг проснулась, словно неведомая мощная сила вернула ее обратно в этот мир. Мускатный Орех не видела, как американская подлодка сначала изготовилась к атаке, а потом развернулась и ушла. О том, что произошло, она узнала от матери гораздо позже.

Транспорт кое-как добрался до Сасэбо утром на следую­щий день, 16 августа, после десяти. В порту стояла жутковатая тишина, встречающих видно не было. На зенитной батарее у входа в гавань тоже ни души. Одно лишь немое летнее солнце неистово жарило своими лучами землю. Казалось, весь мир замер, пораженный параличом, и у людей на транспорте сло­жилось ощущение, что они по ошибке вступили в царство мертвых. Спустя годы, проведенные на чужбине, пассажиры в безмолвии смотрели на родную землю. В полдень 15 августа по радио передали императорский указ об окончании войны.