Все связанные с Хондой расходы оплачивал отец Кумико. Нам надо было раз в месяц только посещать дом Хонды-сан в Мэгуро**, захватив большую бутылку сакэ, слушать его рас­сказы и возвращаться к себе. Все очень просто.

Хонда-сан нам сразу понравился. Если забыть его невыно­симую привычку из-за глухоты включать телевизор на пол­ную громкость, он был очень славный старик. Хонда любил выпить, и наше появление с бутылкой сакэ встречал лучезар­ной улыбкой.

Мы всегда приходили к нему до обеда. И летом, и зимой он встречал нас, сидя в гостиной, опустив ноги в углубление для котацу***. Зимой для тепла он накрывал ноги и очаг с горячи­ми углями одеялом, летом же в одеяле и углях нужды не было. Он считался очень известным прорицателем, но жил весьма

* Один из крупнейших транспортных узлов Токио.

** Район в Токио. *** Вделанная в пол жаровня в традиционном японском доме.

61

скромно, можно даже сказать — отшельником. Дом был ма­ленький, с крошечной прихожей, где одному человеку едва хватало места, чтобы снять или надеть ботинки. Циновки на полу протерлись, трещины на оконных стеклах заклеены лип­кой лентой. Напротив дома располагалась авторемонтная ма­стерская, откуда все время раздавались какие-то душеразди­рающие крики. Хонда-сан носил нечто среднее между ночным халатом и рабочей курткой. На вид одеяние было довольно нестиранным. Он жил один, каждый день к нему приходила женщина убирать и готовить. Но по неизвестным мне причи­нам стирать свое кимоно Хонда-сан ей не разрешал. Его впа­лые щеки неизменно покрывала короткая седая щетина.

Из обстановки дома Хонды-сан примечательным был толь­ко невероятных размеров цветной телевизор, постоянно вклю­ченный на канал «Эн-эйч-кей»*. То ли Хонда-сан питал осо­бую любовь к программам «Эн-эйч-кей», то ли не желал утруждать себя переключением каналов, то ли это был осо­бенный телевизор, который принимал только «Эн-эйч-кей», — ответа на этот вопрос я так и не получил.

Когда мы приходили, Хонда-сан всегда сидел лицом к теле­визору, который занимал место в токонома**, перебирая на крышке котацу палочки для гадания, а «Эн-эйч-кей» без отды­ха и на предельной громкости транслировала кулинарные шоу, наставления по бонсай***, новости, политические дебаты...

— Эти законы, сынок, — занятие не для тебя, — сказал как-то Хонда-сан, обращаясь ко мне. Впрочем, по его виду можно было подумать, что он говорит с кем-то, кто стоит у меня за спиной метрах в двадцати.

— Что вы говорите?

— Да-да. В конечном счете закон управляет всем в этом мире. Здесь тень есть тень, свет есть свет. Инь — это инь, а ян — это ян. Я — это я, он — это он.

* Японская государственная телерадиокорпорация, ведущая вещание, в частности, на первом телеканале.

** Стенная декоративная ниша в японском доме, где обычно устанавли­вают икэбану или вешают свитки с каллиграфическими надписями. *** Имеющее многовековую историю искусство выращивания карликовых деревьев.

62

Я — это я, Он — это он. Канун осени.

Но ты не принадлежишь к этому миру, сынок. То, к чему принадлежишь ты, лежит над или под этим миром.

— А что лучше? — Мне было просто любопытно. — Верх или низ?

— Дело не в том, что лучше, — отвечал Хонда-сан. Откаш­лявшись, он сплюнул на салфетку комочек мокроты и тща­тельно изучил его, прежде чем скомкать салфетку и бросить в мусорную корзину. — Это не вопрос: лучше или хуже. Не идти против течения — вот что главное. Надо идти вверх — поды­майся, надо идти вниз — опускайся. Когда нужно будет поды­маться, найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и опустись на дно. Нет течения — ничего не делай. Станешь мешать течению — все высохнет. А коли все высох­нет — в этом мире наступит хаос.

Я — это он, А он — это я. Весенние сумерки.