Женщина несколько раз встряхнула кубики льда в стакане.

— Ты хочешь знать мое имя, но, к сожалению, я не могу тебе ничего сказать. Тебя я знаю очень хорошо, и ты меня тоже. Но я не знаю, кто я.

В темноте я покачал головой.

— Не понимаю, о чем ты. Хватит загадок. Говори проще, мне нужно что-то конкретное — то, за что можно ухватиться, потрогать руками. Лом, чтобы взламывать дверь. Вот что мне надо.

Женщина тяжело вздохнула, и этот вздох, казалось, исхо­дил из самой глубины ее сердца.

— Тору Окада, отгадай, как меня зовут. Впрочем, нет. Не нужно ничего отгадывать. Ведь имя мое ты уже знаешь. Надо только вспомнить. Вспомнишь мое имя — тогда я смогу вый­ти отсюда. И сумею помочь тебе отыскать жену, твою Кумико. Если хочешь найти ее, любым путем выясни мое имя. Это

289

и будет лом, о котором ты говорил. У тебя совсем нет време­ни, чтобы сидеть и ничего не делать. С каждым упущенным днем Кумико все больше отдаляется от тебя. Я поставил стакан с виски на пол.

— Скажи, где мы хотя бы находимся. И давно ты здесь? Что ты здесь делаешь?

— Тебе пора уходить, — неожиданно заявила женщина, буд­то придя в себя. — Если он застанет тебя здесь, будет плохо. Он еще опаснее, чем ты думаешь. И может тебя убить. Правда. Он и на такое способен.

— Кто это — он?

Женщина не отвечала, а я не знал, как себя вести. Все, при­ехали. Дальше дороги нет. В комнате повисла гробовая тиши­на — такая, что стало трудно дышать. Голова горела. Может, из-за пыльцы? Ее крошечные крупинки, смешавшись с возду­хом, пробирались внутрь, душили.

— Ну что, Тору Окада? — снова заговорила женщина. Те­перь ее голос звучал иначе. Он поменялся мгновенно и теперь как бы слился с вязким воздухом комнаты. — Опять, навер­ное, хочешь меня потрогать? Тела моего хочешь? Всю зацело­вать? Ты же знаешь — со мной можно все, что только захочет­ся. Я тебе ни в чем не откажу. Жена... твоя Кумико... такого не умеет. А я все могу. Будешь на седьмом небе от счастья, на всю жизнь запомнишь... Если ты...

Внезапно раздался стук в дверь. Резкий и отчетливый, буд­то вколачивали гвоздь во что-то твердое, он зловеще прозву­чал во мраке.

Возникшая из темноты рука схватила меня за запястье.

— Сюда, быстро, — прошептала женщина. Снова постуча­ли — два раза, с одинаковой силой. Тут я вспомнил, что, вой­дя, не запер за собой дверь.

— Ну давай же. Тебе надо уходить отсюда. Есть только один выход, — шептала женщина.

Я двигался за нею, словно на буксире, ничего не видя вок­руг. Кто-то медленно поворачивал дверную ручку, — от этого звука мороз побежал у меня по коже. В тот миг, когда черноту комнаты прорезала полоса света, ворвавшаяся из коридора,

290

мы вломились прямо в стену. Она напомнила мне гигантское, холодное и вязкое желе. Чтобы эта масса не попала в рот, при­шлось крепко стиснуть зубы. И тут до меня дошло: я же иду сквозь стену! Я прохожу стену насквозь, чтобы перенестись отсюда в какое-то другое место. И это меня нисколько не удив­ляет, как будто так и надо.

Я почувствовал у себя во рту язык невидимой женщины. Теплый и мягкий, он двигался, обвивался вокруг моего языка. Я вдыхал тяжелый аромат цветочных лепестков. Внутри, где-то в паху, зародилось слабое желание. Крепко зажмурившись, я поборол его и тут же ощутил, как сильно горит правая щека. Странно! Боли не было — только жжение. Откуда этот жар? Его источник где-то вовне или он закипает внутри меня? Не знаю. Но скоро все это исчезло: и язык, и запах цветов, и вожделение, и жжение на щеке. Я прошел сквозь стену и, открыв глаза, ока­зался по другую сторону — на дне глубокого колодца.

9. Колодец и звезды • Куда исчезла лестница

Перевалило за пять — небо уже посветлело, но я по-прежнему ясно различал над головой массу звезд. Все было, как говорил лейтенант Мамия: когда сидишь на дне колодца, звезды вид­ны даже днем. Они излучали слабый свет, как редкие само­цветы в красивой оправе, — кусочек неба в форме четкой по­ловинки луны.