Я закрыл глаза, и откуда-то издалека донесся едва различимый звук. Такой слабый, что поначалу трудно было понять, не показалось ли. Будто неясные людские голоса за стеной. Постепенно звук становился отчетливее — так бывает, когда настраиваешь приемник на нужную волну. «Добрые вести приходят к нам очень тихо», — сказала бывшая Крита Кано. Я сосредоточился, напрягая слух, пытаясь разобрать слова. Нет, это не люди. Это конское ржание. Где-то во мраке, будто в сильном возбуждении, пронзительно ржали кони. Слышалось фырканье, стук копыт. Казалось, этим шумом и возбуждением они пытались передать мне какое-то срочное послание. Что
425
они хотят сообщить? Непонятно. Откуда взялись лошади? Зачем они здесь? Что хотят сказать мне?
Ответов не было. Не разжимая век, я пытался представить, какие они — эти лошади. На картинке, возникшей в голове, они бились в агонии, лежа на соломе в каком-то амбаре, из их ртов клочьями летела белая пена. Они страшно от чего-то мучил
... Читать дальше »
Более-менее нормальную жизнь. Ты знаешь, Заводная Птица, мне с тобой жутко интересно было. Честно говорю. Вот ты весь из себя такой правильный, а ведешь себя совсем не так, как надо... ну, как бы это сказать... как-то непредсказуемо. С тобой совершенно не скучно. Кайф, в общем. Не скучно — это когда живешь и ни о чем лишнем голову не ломаешь. Разве не так? Поэтому здорово, что ты появился. Хотя, врать не буду, иногда мне бывает не по себе.
— Это как понимать?
— Как бы тебе объяснить... Смотрю я на тебя и думаю иногда: вот мучаешься ты из-за меня, изо всех сил с чем-то борешься. Нянчишься со мной, беспокоишься по-серьезному. Понимаешь? А лицо у тебя всегда безразличное и вид... как будто ни до чего дела нет. Но ведь это не так. Ты бьешься, сил не жалеешь, а другие ничего не замечают. Если не так, полез бы ты разве в колодец? Правильно? На самом-то деле ты, конечно, это делаешь совсем не для меня, а чтобы Кумико отыскать. Потому и лезешь все время черт знает ку
... Читать дальше »
Женихи у них — сынки фермеров или лавочников и еще парни из местных фирмешек. Я уже писала: здесь молоденьких девушек хронически не хватает, идут нарасхват. Чтобы на
559
бобах остаться, уж такой невезучей быть надо! Поэтому все в конце концов кого-нибудь находят и замуж выскакивают. Это что-то! выйдут замуж и тут же работу бросают. Я про это тоже писала. Для них фабрика — такая ступенька, промежуток в несколько лет между окончанием школы и свадьбой. Как проходная комната — войдут, постоят немного и выходят.
Правда, фирма, которая этой фабрикой владеет, не против. Похоже, им даже лучше, что, поработав несколько лет, девчонки выходят замуж и увольняются. Чем с зарплатой, пособиями, профсоюзами возиться, куда выгодней, когда рабочие все время меняются. У кого способности, кто бригадиром, может, станет — к таким получше относятся, а остальные, обычные девчонки для них — расходный материал. Фирма согласна, девчонки тоже. Ничего не обсуждают — поработают до
... Читать дальше »
В той же комнате, что приснилась мне в прошлый раз, — в том же гостиничном номере. На столе — бутылка «Катти Сарк» и два стакана. Ведерко из нержавеющей стали с кубиками льда. Из коридора доносились громкие голоса — кто-то проходил мимо. Слов не разобрать, но говорили, похоже, по-английски. С потолка свешивалась люстра, но она не горела. Комнату освещали лишь тусклые настенные бра. Окна наглухо закрыты тяжелыми гардинами.
Крита возникла в летнем платье Кумико — бледно-голубом, с ришелье в виде птичек, чуть выше колена. И, как обычно, с макияжем Жаклин Кеннеди. На левом запястье —два браслета.
— Откуда у тебя это платье? Оно твое? — спросил я. Крита посмотрела на меня и покачала головой. При этом завитые кончики ее волос мило дрогнули.
— Нет. Платье не мое. Я взяла его поносить на время. Но вы не беспокойтесь, господин Окада. От этого никому хуже не будет.
— Где мы находимся? — поинтересовался я. Девушка не ответила. Как и в прошлый раз, я сидел
... Читать дальше »
Повернувшись, я почувствовал, что во внутреннем кармане куртки что-то лежит. Ага — конверт, что передал мне парень при расставании. Я совсем забыл про него. Обыкновенный белый конверт — правда, куда тяжелее, чем кажется с виду. Не просто увесистый, а наполненный какой-то необычной тяжестью. Будто что-то массивное сидело внутри конверта, затаив дыхание. После недолгих колебаний я вскрыл его — все равно это пришлось бы сделать рано или поздно. В конверте оказа-
474
лась пачка аккуратно сложенных купюр по десять тысяч иен, новеньких, без единого сгиба. Из-за этого они казались ненастоящими, хотя у меня не было причин сомневаться в их подлинности. Двадцать банкнот. Для пущей уверенности я пересчитал еще раз. Все правильно, двадцать — двести тысяч иен. Я положил деньги обратно в конверт и запихал в карман. Взял со стола вилку и бессмысленно принялся рассматривать ее. Первое, что пришло в голову: куплю-ка я на них новые ботинки. Сейчас они нужны мне больше всего. Рас
... Читать дальше »
Я не такой лопух, как ты думаешь. Я хорошо знаю, что у тебя под маской, которую ты надеваешь для телевидения, для людей; знаю твою тайну. И Кумико тоже знает. Захочу — расскажу об этом всем. Чтобы и они знали. Я сумею, хотя на это, наверное, потребуется много времени. Может быть, я и ничтожество, но не мешок с песком. Я живой человек, и если меня кто-нибудь ударит — получит сдачи. Советую это запомнить.
Ничего не говоря, Нобору Ватая не отводил от меня бесстрастного взгляда. Его лицо походило на путешествующую в космосе каменную глыбу. Почти все, что я ему выложил, было блефом. Никакой его тайны я не знал. Был в этом человеке какой-то крупный изъян. Я догадывался, но конкретно ничего не знал. Однако моя тирада, похоже, что-то глубоко в нем задела — это ясно читалось на его лице. Он не пускал в ход приемы, которые использовал против своих оппонентов в теледебатах: не насмехался надо мной, не придирался к словам, не пытался поймать врасплох, а сидел молча, не шевелясь.<
... Читать дальше »
Подняв руку, он позвал монгольского офицера. Тот с большим тщанием отмывал водой из фляги нож, которым сдирал с Ямамото кожу, закончив точить его о маленький брусок. Солдаты разложили куски кожи и о чем-то спорили перед ними. Наверное, обменивались мнениями о тонкостях живодерского
192
мастерства. Офицер-монгол сунул орудие труда в ножны, запихал в карман шинели и подошел к нам. Взглянул на меня и повернулся к русскому, который бросил ему несколько слов по-монгольски. Монгол бесстрастно кивнул в ответ. Солдаты подвели к ним двух лошадей.
— Мы улетаем обратно в Улан-Батор, — сказал мне русский. — Жаль возвращаться с пустыми руками, но что поделаешь. Бывают дела удачные, а бывает, что-то не получается. Вернулся бы к ужину аппетит, но что-то я сомневаюсь.
Они сели на лошадей и поскакали. Самолет взлетел, превратился в крохотную серебристую точку и растворился в небе на западе, оставив меня наедине с монгольскими солдатами и лошадьми.
Женщина привела меня в один бутик на Омотэ-сандо*, где продавались вещи известных модельеров, и выбрала для меня два костюма — серый с синевой и темно-зеленый, оба из тонкого материала. Модные — в таких в юридическую контору не походишь — и стоили немало, сразу видно. Ничего объяснять она не стала, да я и не требовал объяснений, делал, что говорят, и все. Это напомнило мне фильмы «интеллектуального кино», которые я смотрел в студенческую пору. В них никогда ничего не объяснялось: считалось, что объяснения помешают воспринимать реальность в том виде, как она в этих фильмах представлена. Вполне допускаю, что такой взгляд на вещи имеет право на существование, но мне как человеку живому, из плоти и крови, соприкосновение с этим миром казалось непривычным и удивительным.
* Улица в Токио, где сосредоточены модные магазины.
486
Сложения я самого обыкновенного, среднего, так что подгонять одежду по размеру, за исключением длины рукавов и брюк, мне не нужно. Жен
... Читать дальше »
Время от времени я чувствовал на нем, на его отражении чьи-то глаза, но понять, кто смотрит, было невозможно: слишком много фигур мелькало в зеркалах. Я лишь ловил на себе чужие взгляды.
Стрижка заняла полчаса. Волосы, порядком отросшие с тех пор, как я ушел с работы, снова стали короткими. Я пересел на один из стульев, предназначенных для ожидавших очереди клиентов, и, слушая музыку, принялся листать какой-то журнал, пока не вернулась женщина. Моей новой прической она, похоже, осталась довольна. Достала из кошелька десятитысячную купюру, расплатилась, и мы вышли на улицу. Тут она остановилась и оглядела меня с ног до головы — как я проделал это со своим котом. Словно хотела убедиться, не забыла ли чего. Судя по всему, ничего такого она не обнаружила. Взглянула на свои золотые часы и вздохнула. Было почти семь.
— Поужинаем? — спросила женщина. — Ты как? На завтрак я съел тост да днем перехватил один пончик. И все.
Поезд тронулся, а молодая луна все висела над головой, то исчезая, то появляясь вновь каждый раз, когда состав поворачивал. Как только она скрывалась из глаз, я переводил взгляд на мелькавшие за окном вагона огоньки остававшихся позади городков и поселков. Мне представилась Мэй в своей голубой шерстяной шапочке: сидит одна в автобусе, а тот везет ее в горы, обратно на фабрику. Потом — утки, дремлют где-то в тени, что падает на землю от пучков травы. Я стал думать о том мире, в который возвращался.
— До свидания, Мэй Касахара, — повторил я. До свидания, Мэй, и пусть тебя всегда кто-нибудь надежно защищает.
Я закрыл глаза и попробовал вздремнуть. Но заснуть по-настоящему мне удалось гораздо позже. Где-то далеко от всего и всех я неслышно погрузился в мимолетный сон.
